«На месте Зиновьева я бы застрелился»

1 декабря 1934 года Советский Союз облетела страшная новость: в Смольном убит лидер ленинградских коммунистов, любимец Сталина Сергей Киров. По стране поползли самые зловещие слухи. А вскоре маховик репрессий завертелся с невиданной силой. Какова была реакция жителей Ленинграда на известие о смерти Кирова?

Выступление С.М. Кирова на XVII партсъезде. Худ. Д.А. Налбандян. 1935

Дерзкое убийство Кирова стало важным поворотным пунктом в советской истории, открыв дорогу репрессиям 1930-х годов. Следствие увязало личность убийцы, в тот период безработного Леонида Николаева , с проживавшими в Ленинграде бывшими участниками оппозиции внутри ВКП(б). Лидеры этой оппозиции – Григорий Зиновьев (по имени которого она получила свое название) и Лев Каменев – на момент убийства проживали в Москве и давно отреклись от своих прежних взглядов.

Члены якобы существовавшего «ленинградского центра» зиновьевцев были приговорены к расстрелу, а представители «московского центра» (Зиновьев, Каменев и их ближайшее окружение) получили тюремные сроки за то, что будто бы являлись идейными вдохновителями этого преступления. Все они (кроме Николаева) были впоследствии реабилитированы: как выяснилось, «доказательства» их причастности к смерти Кирова были сфальсифицированы.

Для советских людей главным источником информации о расследовании этого убийства становились публикации в печати. В атмосфере того времени, когда велась пропаганда о необходимости бдительности по отношению к классовым врагам, большинство ленинградцев было убеждено в виновности осужденных по данному делу. Те же, кто сомневался в истинности официальной версии, предпочитали, как правило, отмалчиваться.

Реакция горожан на известия об убийстве Кирова и проходящем расследовании тщательно фиксировалась партийными инстанциями. Соответствующие информсообщения Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) под грифом «Секретно» (а материалы, касавшиеся бывших оппозиционеров, – под грифом «Совершенно секретно») за подписью заведующего информацией обкома А. Гожанского отсылались руководству ленинградской партийной организации и секретарю ЦК ВКП(б) Николаю Ежову . Данные документы хранятся сейчас в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) в фонде Н.И. Ежова (Ф. 671).

Сводки с мест

Сведения о настроениях людей партийные информаторы черпали не только на партсобраниях и митингах (на которых присутствовали и беспартийные), проводившихся на ведущих предприятиях города в конце 1934 – начале 1935 года, но и в частных беседах с коллегами по работе. Доклады информаторов поступали в райкомы, а райкомы, в свою очередь, передавали сведения в обком, где те обобщались в сводки. Их-то регулярно и получали секретари Ленинградского обкома Андрей Жданов , Михаил Чудов и Александр Угаров , а также секретарь ЦК Николай Ежов .

Похороны Сергея Кирова 6 декабря 1934 года

О том, какое значение придавалось этим информсообщениям, говорит само время их составления: те из них, что были написаны по горячим следам, рассылались в первом часу ночи (в информационных отделах райкомов даже были установлены обязательные ночные дежурства). Особое внимание в сводках уделялось выступлениям на партсобраниях бывших членов зиновьевской оппозиции и отслеживанию выявившихся в ходе собраний на предприятиях различных слухов и прочих «нездоровых настроений».

Плакат «Уничтожить гадину». Худ. В.Н. Дени. 1937

Как отмечает Алла Кирилина , автор фундаментальной монографии «Неизвестный Киров. Мифы и реальность», реакцию представителей самых разных слоев населения на убийство Кирова характеризовали, во-первых, растерянность, шок, а во-вторых, возмущение этим преступлением и желание отомстить убийцам. Кто убил Кирова – сначала еще не было ясно, газеты об этом не писали, и отсутствие официальной информации замещалось всевозможными толками. Лишь 17 декабря в печати было объявлено, что за убийством Кирова стоит бывшая зиновьевская оппозиция (так называемый «ленинградский центр»).

«До чего может довести людей оппозиция»

В сводке по Заводу им. В.И. Ленина за 19 декабря 1934 года в связи с объявлением виновников смерти Кирова сказано: «Многих рабочих это известие поразило своей неожиданностью». «Я ожидал, что убийство организовано террористами, или иностранными фашистами, или кем-либо, но только не бывшей оппозицией. Сейчас, зная об этом, я ужасаюсь, до чего может довести людей оппозиция и оппозиционная борьба. Оппозиция начала с дискуссии и, гордо заявляя, что только они являются истинными ленинцами, дошла до убийства. На месте Зиновьева я бы застрелился» – такими были слова одного из рабочих завода.

Постановление ЦИК СССР «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик» было подписано 1 декабря 1934 года – в день убийства Сергея Кирова

Внезапным данный поворот событий стал и для многих из тех, кто причислял себя к бывшим оппозиционерам. «Трудно представить глубину падения зиновьевской оппозиции. Мне в особенности трудно говорить сейчас, так как я сам соскользнул в 1927 году и, будучи еще студентом, голосовал за оппозицию…

Я вспоминаю, что, когда я отошел от оппозиции и слышал о том, что ряд бывших оппозиционеров сослан (Радек, Раковский и др.), я думал, не слишком ли тяжело с ними поступают. Теперь я понял: слишком мягко с ними поступали», – заявил работник 5-й ГЭС на партсобрании 21 декабря.

Самыми характерными в то время стали требования суровой расправы как с «ленинградским центром», так и вообще со всеми, кто имеет отношение к оппозиции. «За одного человека надо уничтожить тысячи, стереть их с лица земли», – провозгласил 17 декабря один из выступавших на галошном заводе Ленинграда.

«Что смотрели наши товарищи – нас, как дураков, околпачили. Везде оппозиционеры пролезали. Как зиновьевец – так секретарь или на ответственной работе. Выжечь их надо каленым железом. Нам нужно хорошенько просмотреть бывших зиновьевцев: чем они дышат», – призывал представитель Госзавода № 4. «Сейчас я ругаю себя за прежнюю мягкость. Их наглость, паршивая наглость, возбудила во мне такую злобу, что и не сказать. Они думали совершить дворцовый переворот, да ведь это же невозможно сделать в нашей партии, докатились до убийства лучших наших сынов, докатились до интервенции. За это нужно их всех выбросить из СССР. (Голоса: «Мало, мало, надо расстрелять».) Да, их надо без сожаления расстрелять. (Аплодисменты.) Таким прохвостам пулю в лоб», – говорил один из ораторов на Балтийском заводе 22 декабря.

«Надо сорную траву с поля вон»

Когда 27 декабря было опубликовано обвинительное заключение по делу «ленинградского центра», на предприятиях организовали читки газет с обсуждением обвинения. Подавляющее большинство трудящихся выступало за высшую меру наказания для преступников.

Например, на Заводе им. Козицкого приняли резолюцию: «Зиновьевских и всяких других белогвардейских головорезов нужно истребить всех до одного, как бешеных собак, – вот наше требование». На Фабрике им. Самойловой работники утверждали, что «нужно требовать от правительства расстрелять всех до единого», и «эти выступления сопровождались бурными аплодисментами и криками «Правильно!»».

Лев Каменев (на фото слева) и Григорий Зиновьев (справа)

Многие выражали недовольство тем, что были слишком мягко наказаны вожди бывшей оппозиции Зиновьев и Каменев («революционная законность их обошла»). «Правильно сделали, но мало одну только эту группу расстрелять. Надо требовать расстрела Зиновьева и Каменева», – заявила работница фабрики «Красное Знамя». «Если уж только разбираться, так убил тов. Кирова только один человек – Николаев.

Однако из «ленинградского центра» расстреляли всех причастных к этому делу, и совершенно правильно. Так какое же оправдание и какая разница между «ленинградским центром» и «московским»?» – удивлялся выступавший на собрании фабрики «Красный маяк». Напомним, следствие считало членов «ленинградского центра» организаторами убийства, непосредственным исполнителем которого явился Николаев. «Московский центр» был якобы идейным вдохновителем этого преступления.

Выступление С.М. Кирова на XIII партконференции Балтийского флота. Худ. Д.Б. Альховский

Опубликованный 18 января приговор по делу «московского центра» вызвал у многих разочарование своей относительной мягкостью. «Надо сорную траву с поля вон, чтобы не мешала. Выйдут – опять будут творить темные дела. Они, по-моему, хотели и желали убить тов. Сталина, мало суд приговорил негодяев», – сказал оратор, выступавший на Заводе им. Марти. Причем особое недовольство ленинградцев вызвало то обстоятельство, что не были учтены выдвинутые ими ранее на митингах требования расстрела. «Почему не прислушиваются к голосу масс? Ведь трудящиеся единодушно требовали расстрела Зиновьева, а его только посадили», – возмущался рабочий фабрики «Красный маяк».

«Хоть бы инженер был, а то пользу не даст»

Вспоминали в те дни и об инженере Леониде Рамзине , которого приговорили к расстрелу в 1930 году по делу о вредительстве в промышленности, но после казнь заменили десятью годами тюремного заключения (забегая вперед, отметим, что в 1936-м Рамзин был освобожден по амнистии, а уже во время войны, в 1943-м, он стал лауреатом Сталинской премии – за создание конструкции прямоточного котла). «Вредителя Рамзина не расстреляли, потому что он специалист, а этих политиканов и можно было бы расстрелять, так как их и так у нас много, но их не расстреляют, потому что советская власть побоится это сделать», – считал рабочий Кировского завода.

В отношении «мягкости» приговора строились различные предположения. Один из ораторов на заводе «Ильич» утверждал, что «правительство побоялось расстрелять этих сволочей – посидят года три и по амнистии будут выпущены». На заводе «Большевик» прозвучала версия, что «приговор является просто выражением великодушия тов. Сталина». А работница завода «Судомех» заявила, что «не расстреляли из-за боязни заграницы и, наверно, потому, что все они евреи». Некоторые даже подозревали, что в составе суда были оппозиционеры. «Это дело политическое, имеющее международное значение, а у нас не Германия, чтобы расправляться круто без достаточно веских данных, и это надо показать другим странам», – уверял коллег рабочий завода «Метприбор».

С.М. Киров принимает парад физкультурников. Худ. А.Н. Самохвалов. 1935

Нашлись, конечно, и те, кто согласился со справедливостью решения суда (судя по сводкам, таких было меньше, чем требовавших крутых мер). «Расстрелять всегда сумеем. Надо их использовать сперва на пользу социалистического строительства, а может быть, они еще нам после соответствующей переработки пригодятся», – полагал один из рабочих Завода им. Марти. «Приговором этим пролетарский суд политически убил этих людей. Они уже не смогут никогда иметь какой бы то ни было авторитет», – подчеркивал оратор на Госзаводе № 4. «Оставляя в живых Зиновьева и других, мы не только не ослабляем, а, наоборот, доказываем мощь нашей диктатуры», – сказал рабочий фабрики «Пролетарская победа» № 2.

Некоторые в ответ выражали сомнения в том, что Зиновьева можно еще как-нибудь использовать в будущем. «Дали 10 лет, а где мы таких, как Зиновьев, используем? Он, кроме как писать да ораторствовать, ничего не умеет. Хоть бы инженер был, а то пользу не даст – расстрелять надо было», – утверждал мастер завода «Большевик». «Все это верно, что 10 лет, но я боюсь, что им это будет не плохо. Они будут кататься как сыр в масле. Вот если их заставят рыть какой-нибудь канал, зарабатывать хлеб своим горбом, тогда хватит 10 лет», – рассуждал рабочий Кировского завода.

«Все остатки оппозиции пустить налево»

В ходе обсуждения убийства Кирова неизменно звучала тема коллективной ответственности за это преступление: виноваты не только Николаев и «ленинградский центр», но и вся бывшая оппозиция (эта идея настойчиво проводилась следствием и руководством партии). «Только либеральничанье с оппозицией и усыпление нашей бдительности привело к убийству товарища Кирова.

Эта мразь (зиновьевская оппозиция) должна быть уничтожена окончательно», – говорил один из выступавших 19 декабря на Заводе им. И.В. Сталина. «Никакой пощады к ним. Надо всех оппозиционеров выгнать из партии. Не в Ленинграде им место, а в Нарымском крае», – негодовала работница завода «Севкабель». «Неужели оппозиция хотела этим что-то доказать и думала, что рабочие после убийства пойдут со знаменами приветствовать их выстрел. Очевидно, увидев, что их дело все равно пропало, они прибегли к террору и решили мстить партии и товарищу Кирову за их разгром», – сказал 19 декабря рабочий завода «Красный инструментальщик» после коллективной читки «Ленинградской правды». А его коллеги призывали «все остатки оппозиции пустить налево».

Сталин с руководителями ленинградской парторганизации (слева направо): Николай Антипов, Иосиф Сталин, Сергей Киров, Николай Шверник и Николай Комаров. 1926 год

Требования расправы распространялись в том числе и на троцкистов, которых в то время в убийстве Кирова еще никто не обвинял (троцкисты и зиновьевцы, напомним, были представителями разных оппозиций в ВКП(б) в 1920-е годы). «Зря выслали Троцкого за границу, нужно было и его расстрелять тогда, а то пялят на него глаза остатки зиновьевского охвостья, которые убивают наших вождей», – считал рабочий Кожевенного завода им. Радищева. На заводе «Двигатель» оратор отметил, что, по его мнению, «нужно удвоить бдительность ко всем бывшим троцкистам и изгнать их из рядов партии».

О коллективной ответственности говорили и сами недавние оппозиционеры, которые в своих выступлениях, как правило, каялись в прошлых грехах и требовали суровой расправы с убийцами Кирова. Такую мысль, в частности, развивал на партсобрании декан исторического факультета ЛГУ Григорий Зайдель . «Мы все несем ответственность, скрыться за всеобщую ответственность никому не удастся. Самую большую ответственность несут люди, которые в той или иной степени были в оппозиции. Партия имеет право нам не верить, взять нас под священное подозрение», – объявил он. На тот момент, кстати, Григорий Зайдель никак не пострадал: напротив, он был избран депутатом Ленсовета вместо другого бывшего участника оппозиции, чью кандидатуру решено было снять.

Киров на лыжной прогулке. Худ. Н.И. Дормидонтов. 1937

Покаяние большинства бывших оппозиционеров воспринималось с недоверием. Их выступления, как отмечается в сводке о партсобрании в Академии наук, «хотя внешне носили характер раскаяния и осуждения зиновьевщины, но не давали глубокого анализа зиновьевщины, скатившейся к фашизму и террору». Нередко партийные собрания заканчивались исключением таких членов ВКП(б) из партии.

Во многих выступлениях ленинградцев подчеркивалось, что нельзя проявлять сочувствие к осужденным по делу об убийстве Кирова. «Партия все время к ним относилась слишком снисходительно, пожалела их в свое время. Всякую жалость сейчас надо будет отбросить и применить самые суровые меры», – полагал рабочий завода «Электросила». Работнице фабрики «Пролетарская победа» № 2, которая предположила, что Григория Евдокимова (в прошлом одного из ближайших соратников Зиновьева) можно перевоспитать, коллеги сказали, что, мол, «ты бабью жалость разводишь», «расстрел – таким должно быть решение».

Наконец, когда работница фабрики «Веретено» заметила, что семьи осужденных «не виновны и никакого отношения к убийству тов. Кирова не имеют», ей возразили: «За такого дорогого вождя, как тов. Киров, надо побольше сволочей расстрелять, чтобы больше ни одной на земле не осталось и чтобы не вредили нам в нашей работе».

«Это просто месть по отношению к Зиновьеву»

О том, почему зиновьевцы решились на убийство Кирова (как утверждало следствие), почти никто не задумывался. Кто-то, правда, усматривал связь этого преступления с достижениями социалистического строительства. «Активная деятельность осколков зиновьевской оппозиции связана с нашими успехами, что вызывает усиление классовой ненависти наших врагов. Зиновьев трижды клялся в верности партии и обманывал партию», – говорил рабочий Завода им. Свердлова. Другие же были уверены, что оппозиция намеревалась вернуть капитализм.

«Они хотели восстановить капитализм в нашей стране, их надо уничтожить, чтобы они не путались под нашими ногами, и мы под руководством нашей партии во главе с тов. Сталиным пойдем вперед, к новым победам», – заявил рабочий Кировского завода.

«ЗА ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА НАДО УНИЧТОЖИТЬ ТЫСЯЧИ, СТЕРЕТЬ ИХ С ЛИЦА ЗЕМЛИ» , – провозгласил 17 декабря 1934 года один из выступавших на галошном заводе Ленинграда

В истинности официальной версии сомневались немногие, и еще меньше людей заявляли об этом публично (в сводках такой информации уделялось особое внимание, любые колебания фиксировались как «нездоровые настроения»). В Гипроводтрансе один из инженеров предположил, что Кирова убили по личным причинам, а сообщение НКВД он характеризовал как «инсценировку для сокрытия действительных причин убийства тов. Кирова». «Ну что же, эти ребята бывшей зиновьевской группы просто заработались, а сам Зиновьев, я уверен, к этому делу совершенно не причастен», – утверждал инженер Завода № 23.

«Зиновьев руководил ленинградской организацией до 1926 года. В Ленинграде была зиновьевская школа, воспитавшая нас. В крови ленинградских рабочих это воспитание осталось и до сих пор. Трудно себе представить, чтобы Зиновьев пошел на дело контрреволюции. Я понимаю Моторина, который на чистке партии сказал, что в его психике любовь к Зиновьеву осталась, несмотря на то что он, Моторин, с зиновьевских позиций сошел», – сказал на партсобрании 21 декабря директор фабрики «Комсомолка» Владимиров.

Плакат «За кровь нашего незабвенного Кирова огонь по фашистской гадине». Худ. М.А. Гордон. 1942

Выступая на собрании райздравотдела Октябрьского района (состоялось 22 или 23 декабря), врач Огурцов говорил, что «Зиновьев и Каменев были соратниками Ленина и не могли стать на путь индивидуального террора». Его слова, впрочем, вызвали возмущение коллег. Вот как рассказывает об этом сводка:

«По предложению председателя собрания Огурцов вторично изложил свою точку зрения, а после исключительного негодования членов партии он в третий раз заявил: «Если бы знал, что будет такая реакция с вашей стороны, я бы молчал. Я сказал то, что думал. Может быть, ошибся»».

Один из рабочих завода «Красная заря» не согласился с обвинительным заключением, назвал его в своем выступлении «ложью» и отметил, что знал «Зиновьева как хорошего человека еще на фронте». Несогласие с приговором выразил также рабочий Фабрики им. Володарского. «Если они (осужденные) не принимали непосредственного участия в убийстве тов. Кирова, значит, они не виноваты, а это просто месть по отношению к Зиновьеву, – утверждал он. – Советская власть совершила преступление тем, что расстреляла группу Николаева, потому что прямое участие принимал только Николаев. Все же остальные из террористов в этом преступлении не виноваты».

В ряде случаев люди отказывались поддержать приговор по личным этическим соображениям. «Я воздерживаюсь потому, что в этом списке есть Шаров Яков, которого я очень хорошо знал и с которым вместе работал. У меня не поднимется рука голосовать за то, чтобы и к нему была применена высшая мера социальной защиты», – сказал рабочий Фабрики им. Володарского. «Мы все, старые рабочие, знали Шарова как славного человека в прошлом. Но это не должно иметь никакого отношения к сегодняшнему Шарову, который скатился в контрреволюционное болото», – возразил ему коллега.

«На банкетах партия и правительство пропили две пятилетки»

Оправдывали или поддерживали непосредственного убийцу Леонида Николаева уже совсем немногие, и, конечно, почти никто не говорил об этом вслух. Как отмечалось в одной из сводок обкома, «открыто антисоветские элементы не высказываются, проявляют себя только шипением по углам». Большинство зафиксированных информаторами «антисоветских» высказываний вообще не имели прямого отношения к убийству и сводились к недовольству партийным и государственным аппаратом и жалобам на тяжелое материальное положение.

«Киров говорил о классовой бдительности, а сам попался. Во всех аппаратах сидят жулики и прохвосты». «Вот, небось, жена Кирова голодать не будет, как мы. Обеспечат ее, как Крупскую», – поделилась своим мнением с коллегами работница завода «Севкабель». «Зерновая проблема у нас не разрешена, это только самообман, у нас есть и сейчас много голодающих. На банкетах партия и правительство пропили две пятилетки. Насчет реставрации капитализма во взглядах Ленина и Зиновьева разницы нет», – считал студент Комвуза им. И.В. Сталина. «Понапрасну расстреляли эту группу, виноваты большевики, сами делают плохую жизнь, все удорожает, а прибавка жалованья – кукиш», – сказал рабочий Кожевенного завода им. Радищева.

Поддержала убийство Кирова работница Завода № 23, которая говорила:

«Отольются большевикам овечьи слезы. Зря погибает Николаев, за правильно пролитую кровь». «Всех не перестрелять, стрельбой не уничтожить идею партийцев. Жить трудно, все дорого. Живет хорошо только головка, которая сама себя снабжает, а рабочий живет впроголодь. Я был в своей деревне и вижу, что из колхозов колхозники бегут», – заявил сотрудник Центральной лаборатории приводной связи (ЦЛПС). А его коллеги обсуждали, что они бы сделали со Сталиным. Один сказал, что он «посадил бы Сталина в клетку и возил бы его по Советскому Союзу, а потом убил бы», его приятель возразил: «А я бы просто повесил».

«Одним мерзавцем меньше стало»

«Мне все равно, какая будет диктатура – фашистская или коммунистическая. Я химик. Маркс-Ленин говорили о пролетарском государстве, а мы верим на слово», – объявил студент Института прикладной химии, член ВЛКСМ. «За все время пребывания в партии я убедился, что надо не на заводе работать, а сидеть в ЦК. Кругом у руководства находятся евреи. Печать много пишет о Кирове, а что он сделал, где его заслуги, чтобы так много говорить, не знаю», – пожаловался механик артели «Коопмедприбор», член партии с 1906 года. Он же утверждал, что «Сталин зажал так партию, что дыхнуть ей нечем», говорил, что его «замотала партия», угрожал вернуть в ЦК орден Красного Знамени и партизанский билет (во время Гражданской войны он был красным партизаном), и в результате его исключили из партии за «контрреволюционные разговоры».

В январе 1935 года за подобные «антисоветские» высказывания спецколлегия при Ленинградском областном суде вынесла несколько приговоров. В основном осужденные получили по одному году исправительно-трудовых работ по статье 58-10 УК (антисоветская пропаганда и агитация) и были освобождены прямо в зале суда под подписку о невыезде, после того как провели за решеткой около месяца (они были арестованы в начале-середине декабря), с зачетом этого времени в срок отбывания наказания.

Панорама Баку и памятник Сергею Кирову. 1966 год. Монумент был демонтирован в начале 1990-х, фото: Шамилов / РИА НОВОСТИ

Так, работницу Октябрьской железной дороги судили за ее заявление о том, что «убийство (Кирова) совершено правильно и все правительство должно погибнуть, так как это сказано в Писании». Студентка сельскохозяйственного института попала под суд за то, что после убийства Кирова сказала: «Одним мерзавцем меньше стало». Осужденная домашняя хозяйка говорила, что «Кирова убили – хорошо, нужно убить и Сталина».

Рабочий Завода им. Егорова был убежден, что «Кирова люди жалеют, а если бы убили Сталина, никто не жалел бы». Рабочего Фабрики им. Самойловой судили по статье 72, часть 2 за то, что он «во время радиопередачи из Москвы траурной демонстрации по поводу похорон тов. Кирова снял два раза репродуктор и при этом в присутствии работниц ругался отборной площадной бранью» (по статье 58-10 он был оправдан).

Николай Лысенков, кандидат исторических наук

Квашонкин А.В. 1934: Сталин, Киров и начало большого террора (Размышления над дневником М.А. Сванидзе) // Историки размышляют. М., 1999

Жуков Ю.Н. Следствие и судебные процессы по делу об убийстве Кирова // Вопросы истории. 2000. № 2

Кирилина А.А. Неизвестный Киров. Мифы и реальность. СПб., 2001

Плимак Е.Г., Антонов В.С. 1 декабря 1934-го: трагедия Кирова и трагедия Советской России // Отечественная история. 2004. № 6

Эгге О. Загадка Кирова. Убийство, развязавшее сталинский террор. М., 2011

Прошло 80 лет с тех пор, как Советская власть в предвоенный период нанесла первый удар по «пятой колонне». Речь идёт о судебном процессе над троцкистско-зиновьевским террористическим центром, прошедшем в Москве 19 – 24 августа 1936 года. Однако со времён XX съезда КПСС возобладал точка зрения, согласно которой троцкисты и бухаринцы никакими предателями, заговорщиками, вредителями и террористами якобы не являлись, а все обвинения против них были сфабрикованы. Об этом, в частности, заявил Н.С. Хрущёв во время своего выступления на партийном съезде в 1956 года. А в годы «перестройки» основные фигуранты первого московского процесса (Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, Г.Е. Евдокимов, С.В. Мрачковский, И.Н. Смирнов и другие) были реабилитированы. И на этом основании целый ряд антисоветски настроенных учёных, журналистов, политических деятелей распространяют домыслы о «тоталитарном режиме в СССР», о «Сталинском произволе», о «подавлении оппозиции и инакомыслия» и т.д. Словом, ведётся настоящая информационная война против нашей страны, против её истории, против прогрессивных коммунистических идей.

Однако в нашем распоряжении имеется целый ряд достоверных сведений, опровергающие все вышеупомянутые контрреволюционные домыслы. Используя их, мы сумеем установить истинную картину событий 80-летней давности.

Сперва напомним, что в ходе Первого московского процесса его фигурантам были предъявлены следующие обвинения:

— скрытые контакты с высланным за пределы СССР Л.Д. Троцким;

— переход к противозаконным методам борьбы за власть;

— организация и осуществление террористических актов (в частности, убийство С.М. Кирова, покушения на И.В. Сталина, В.М. Молотова, К.Е. Ворошилова и т.д.);

— сотрудничество с немецкой тайной полицией (с гестапо).

Также во время данного судебного процесса было установлено, что в заговорщическую деятельность были вовлечены такие высокопоставленные партийные и государственные деятели как Н.И. Бухарин, К.Б. Радек, Ю.Л. Пятаков и другие. Подсудимые признались, что поддерживали с ними связь.

Тем не менее, контрреволюционные идеологи на протяжении последних десятилетий приложили немало усилий, направленных на внушение народу мысли о том, что судебным показаниям Зиновьева, Каменева и прочим доверять не следует, поскольку они, по мнению антисоветчиков, были получены в результате оказания давления на арестованных. В то же время за прошедшие годы не было приведено ни одного доказательства, которое бы подтвердило вышеупомянутый тезис. Однако мы попытаемся выяснить, как обстояли дела в реальности, используя недавно установленные факты.

Создание подпольных заговорщических группировок. Со времён «перестройки» (а в отдельных случаях и с 1956 года) на слуху было немало утверждений о том, что «внутрипартийная борьба» велась исключительной на «идейно основе» и ни о каком «захвате власти» никто не помышлял. На самом деле сторонники Троцкого ещё в 1920-ые годы формировали конспиративные группы, участники которых разрабатывали антисталинские планы. На тайных собраниях данных организаций выступал сын Троцкого Лев Седов. Сам Лев Давидович в своей брошюре «Лев Седов: сын, друг, борец», изданной в 1938 году, писал, что его наследник ещё в 1923 году «с головой ушёл в оппозиционную деятельность» . По словам Троцкого, Седов «быстро постиг искусство заговорщической деятельности, нелегальных собраний и тайного печатания и распространения документов». Таким образом, речь шла о переходе к использованию противозаконных методов борьбы за власть.

Правда, в ответ на данный аргумент у некоторых могут возникнуть следующие вопросы: какое отношение имели ко всему этому Зиновьев, Каменев и другие? Они, по мнению некоторых, к 1936 году давно отмежевались от Троцкого, постоянно клеймили его в своих выступлениях, перешли на сторону Советской власти. А многие даже занимали ключевые посты в партии и в Советском государственном аппарате. И как, мол, они могли стать заговорщиками? Ответ на данный вопрос помогает найти содержание таких ранее неиспользованных материалов, как архив Троцкого, воспоминания ряда бывших участников троцкистско-бухаринского подполья, эмигрировавших из СССР.

Связь Каменева, Зиновьева и т.д. с Троцким в 1930-ые годы. Использование террористических методов в борьбе за власть. Формально бывшие соратники Троцкого в 1930-ые годы, занимая ключевые партийные и государственные посты, в своих выступлениях его постоянно клеймили. А он, в свою очередь, обвинял их в предательстве. Но это была внешняя сторона дела. В реальности они использовали тактику обмана партии. Троцкисты и зиновьевцы пробрались на ответственные посты, надев на себя маску сторонников Советской власти, но за спиной руководства СССР поддерживали контакты с Троцким, разрабатывая заговорщические планы.

В настоящее время это уже доказано. Так, американский историк Дж. Гетти в 1980 году в Хуотноской библиотеке Гарвардского университета обнаружил в архиве Троцкого почтовые квитанции писем, отправленных им в 1930-ые годы Радеку, Сокольникову, Гольцману. Наибольшее количество квитанций датировано 1932 годом, когда был сформирован блок правых (бухаринцев) и троцкистов.

В упомянутых письмах обсуждались такие вопросы как выработка тактики борьбы с Советской властью, организация заговора против И.В. Сталина. Об этом свидетельствует содержание одного из писем Льва Седова своему отцу, написанном им в середине 1932 году (материал был обнаружен в архиве Троцкого историком Пьером Бруэ ). Приводим основную часть его текста:

«[Блок] организован. В него вошли зиновьевцы, группа Стэн-Ломинадзе и троцкисты… Группа Сафар[ова-] Тархан[ова] формально ещё не вошла – они стоят на слишком крайней позиции; войдут в ближайшее время. – Заявление З. и К. об их величайшей ошибке в 27 г. было сделано при переговорах с нашими о блоке, непосредственно перед высылкой З и К».

(Примечание: «З» и «К» — Зиновьев и Каменев. Как видим, Лев Седов признал, что сторонники Троцкого в СССР после 1929 года решили вести подпольную борьбу с Советской властью. Фактически он подтвердил, что для того, чтобы Зиновьеву, Каменеву и прочим было проще достичь поставленной цели, последние дезинформировали партию, заявив, что они якобы осознали свою «ошибочную» политическую позицию и теперь «отошли» от троцкизма. Но кем они были в реальности – показывает содержание вышеупомянутого документа).

Существуют другие сведения, доказывающие достоверность обвинений, предъявленных фигурантам Первого московского процесса в 1936 году. Так, швейцарский коммунист, бывший соратник Бухарина Жюль Эбер-Дро в своих мемуарах («От Ленина до Сталина. Десять лет на службе коммунистического интернационала. 1921 – 1931 гг.») писал, как в 1929 году, собираясь отправляться на конференцию коммунистических партий Латинской Америки, встретился с Н.И. Бухариным, который сообщил о намерении своей группировки координировать усилия с Каменевым, Зиновьевым в борьбе против И.В. Сталина:

«Перед отъездом я посетил Бухарина в последний раз, не зная, увижу ли я его ещё по возвращении. У нас была долгая и искренняя беседа. Он поставил меня в известность о контактах, налаженных его группой с зиновьевско-каменевской фракцией для координации борьбы против власти Сталина». Кроме того, Эмбер-Дро отметил, что Бухарин сообщил ему, что он и его соратники «решили применить индивидуальный террор, чтобы избавиться от Сталина».

Однако швейцарский коммунист выступил против идеи объединения бухаринцев с троцкистами, поскольку, по его мнению, они в своё время боролись с их программой. Эмбер-Дро оценил предложенную Бухариным коалицию как «блок без принципов, который развалится прежде, чем добьётся каких-либо результатов». Также он был категорически против использования индивидуального террора, поскольку «он никогда не был революционным оружием».

Однако Бухарин продолжал стоять на своём. Эмбер-Дро писал об этом следующее: «…. Он не доверял тактике, предложенной мной. Он, конечно, знал лучше меня, на какие преступления способен Сталин. Короче говоря, те, кто после смерти Ленина и на основании его заветов, могли уничтожить Сталина политически, попытались вместо этого устранить его физически, когда он держал крепко в своих руках партию и политический аппарат государства».

Следует также сослаться на содержание мемуаров армейского полковника Г.А. Токаева , переехавшего в 1948 году из СССР в Великобританию. В своей книге «Товарищ Х», изданной в 1956 году, он вспоминал, как сам, будучи партийным секретарём Военно-воздушной инженерной академии им. Н.Е. Жуковского, состоял в подпольной заговорщической организации, которую возглавлял офицер РККА. В частности, Токаев отметил, что их группировка поддерживала тесные связи с Н.И. Бухариным.

Содержание воспоминаний Г.А. Токаева свидетельствует о том, что троцкисты и бухаринцы в действительности использовали тактику индивидуального террора против высокопоставленных партийных и государственных деятелей. Так, он писал, что ещё до 1934 года их группировка «планировала убить Кирова и Калинина, председателя Президиума Верховного Совета СССР. В конце концов Кирова убила другая группа, с которой мы были в контакте».

По словам Токаева, ряд его соратников по заговорщической деятельности в середине 1936 года предложили убить Сталина. Однако руководитель их подпольной группировки отверг данную идею. Он «указал, что уже было организовано не менее пятнадцати попыток убить Сталина, но никому не удалось подобраться даже близко к успеху, зато каждая из попыток многим храбрецам стоила жизни».

Следует обратить внимание на то, что сам Л.Д. Троцкий фактически оправдывал террористическую деятельность своих сторонников в СССР. Так, в своей статье «Сталинская бюрократия и убийство Кирова» он писал, что убийца Сергея Мироновича был «новым фактом, который должен быть рассмотрен с величайшей симптоматической важностью». По словам Троцкого, «террористический акт, подготовленный заранее и выполненный по поручению определённой организации, является непостижимым, если не существует политической атмосферы, благоприятной для него. Враждебность к лидерам власти должна быть широко распространена и должна принимать самые яркие формы террористических групп, чтобы выкристаллизоваться в рядах партийной молодёжи….». Он также отметил следующее: «если… недовольство распространяется в народных массах… которые в целом изолировали бюрократию; если молодёжь сама чувствует, что её отталкивают, угнетают и лишают шанса на независимое развитие, создаётся атмосфера террористических группировок».

Таким образом, апологетика терроризма налицо. Как видим, Троцкий в косвенной форме дал понять, что он поддерживает противозаконные способы борьбы с Советской властью, вплоть до организации покушения на высокопоставленных партийных и государственных деятелей.

Следует также сослаться на содержание рапорта агента НКВД Марка Зборовского от 8 февраля 1937 года (Зборовский сумел завоевать доверие Льва Седова, работая в качестве его сотрудника): «С 1936 г. «сынок» не вёл со мной разговоров о терроре. Лишь недели две-три тому назад, после собрания группы, «сынок» снова заговорил на эту тему. В первый раз он только старался «теоретически» доказать, что терроризм не противоречит марксизму. «Марксизм» — по словам «сынка» — отрицает терроризм постольку, поскольку условия классовой борьбы не благоприятствуют терроризму, но бывают такие положения, в которых терроризм необходим». В следующий раз «сынок» заговорил о терроризме, когда я пришёл к нему на квартиру работать…». Всё это говорит само за себя…

Сотрудничество троцкистов с гитлеровской Германией. С 1956 года пытались сформировать мнение о том, что Троцкий и его соратники никак не могли быть замешаны в работе на внешних врагов СССР и т.д. Но при этом забывают, что ещё в 1927 году, когда над нашей страной нависла внешняя империалистическая угроза, он выступил с призывом «восстановить тактику Клемансо» , который «выступил против французского правительства в то время, когда немцы находились в восьмидесяти километрах от Парижа». Следует отметить, что Троцкий не открещивался от своих слов. Так, в своём письме Оржоникидзе от 11 июля 1927 года он пытался пояснить суть «пораженчества». По словам Льва Давидовича, речь шла о содействии «поражению «своего» государства, находящегося в руках враждебного класса».

Соответствующая мысль была озвучена Троцким во время его беседы с либеральным немецким писателем Эмилем Людвигом на Принцевых островах. Содержание данного разговора писатель разместил в своей книге «Дары жизни». Троцкий подчеркнул, что политика индустриализации якобы потерпела крах, а СССР, по его мнению, зашёл в тупик. На вопрос, сколько у него последователей в России, Троцкий сказал, что ему трудно определить, но они разобщены и работают в подполье. На вопрос Эмиля Людвига, когда он и его сторонники рассчитывают снова выступить открыто, ответ был следующий: «Когда представится благоприятный случай извне. Может быть, война или новая европейская интервенция – тогда слабость правительства явится стимулирующим средством».

Чем данная тактика отличается от действий генерала Власова в годы Великой Отечественной войны? В обоих случаях речь шла о борьбе со своим правительством с помощью… иностранных захватчиков.

Очень многие последователи Троцкого взяли на вооружение его призыв повторить «тактику Клемансо». Достаточно вспомнить, как Рабочая партия марксистского объединения (ПОУМ) , возглавляемой соратником Троцкого Андресом Нином (он даже был министром юстиции в Каталонии), подняла мятеж против республиканского правительства в Барселоне в момент наступления франкистов при поддержке фашистских кругов. Более того, ПОУМ саботировал перевозки боеприпасов республиканских вооружённых сил и военные операции на фронте. Об этом свидетельствуют материалы тайных документов, захваченных начальником полиции в Барселоне подполковником Бурильо (были опубликованы 23 октября 1937 года).

О том, что абвер оказывал поддержку испанским троцкистам, поднявшим мятеж против республиканского правительства в Барселоне в 1937 году, вспоминал П.А. Судоплатов в своих мемуарах «Спецоперации. Лубянка и Кремль, 1930 – 1950 годы». Он же писал, что соответствующую информацию им передал один из будущих руководителей их подпольной группы «Красная капелла» Шульце-Бойзен. Но он был арестован гестапо по обвинению в передаче тайной информации. А американский учёный Гроверр Ферр в своём исследовании «Антисталинская подлость» приводит фрагмент стенограммы нацистского трибунала, в которой было отмечено, что обвиняемый, располагая информацией о подготовке восстания против «красного правительства в Барселоне» совместно «с секретной службой Германии», передал её в Советское посольство в Париже.

Причём это далеко не единственный пример того, как троцкисты соединялись с гитлеровцами, руководствуясь призывом «повторить тактику Клемансо». К аналогичным методам они прибегали в Чехословакии, в США, в странах Европы. То же самое они намеревались осуществить и в нашей стране в случае нападения внешнего врага. Но об этом речь пойдёт в других материалах.

Отель «Бристоль» в Копенгагене. Напомним, что в 1936 году один из фигурантов Первого московского процесса Гольцман на суде заявил, что осенью 1932 года, находясь в служебной командировке, встретился в вестибюле отеля «Бристоль» в Копенгагене с Львом Седовым. Оттуда они отправились на встречу с Троцким, во время которой последний инструктировал Гольцмана по поводу террористических способов борьбы с И.В. Сталиным. Однако мировая буржуазная пресса (в частности, печатный орган правящей Социал-демократической партии Дании) напечатал заметку, согласно которой отель «Бристоль» в Копенгагене был закрыт в 1917 году, а в 1930-ые годы его здание сдавалось под офисы. Также троцкисты пытались доказать, будто в столице Дании была лишь кафе-кондитерская «Бристоль», пристроенная к зданию «Гранд отеля». По их мнению, кафе и гостиница якобы были ограждены стеной, отсутствовали внутренние проходы, а вход в них был с двух сторон улицы. Следовательно, по мнению контрреволюционеров, Гольцман мог встретиться с Седовым либо в кафе «Бристоль», но не в вестибюле «Гранд отеля», либо в холле гостиницы, имеющей другое название (не «Бристоль»). И данный факт, по мнению антисоветичков, свидетельствует о «сфабрикованности» обвинения.

Однако шведский историк Свен-Эрик Хольмстрём в своём исследовании «Троцкий, отель Бристоль и скандинавская периферия», изданном в 2010 году, используя материалы справочников о Копенгагене 1930-х годов, а также результаты расследования, проведённого Компартией Дании, опроверг все вышеупомянутые домыслы. Так, он подчёркивает, что в начале 1930-х годов «Гранд Отель» и кафе-кондитерская «Бристоль» располагались по одному адресу. Отелем и кондитерской владел один человек – Аксель Андресен. Также был общий вход в гостиницу и в кафе. Более того, имелся единый внутренний проход между кондитерской и «Гранд отелем» (т.е., в вестибюль гостиницы проходили через кафе). Исследователь подчеркнул, что в результате всего этого у иностранцев название кафе-кондитерской стало синонимом названия отеля.

К 1937 году местная кафе-кондитерская действительно перебазировалась, но речь идёт о 1932 годе, когда Гольцман встречался с Седовым.

Хольмстрём, используя фотоматериалы начала 1930-х годов, отметил, что около входа в помещение висела огромная вывеска с надписью «Бристоль». А никакого специального знака «Гранд отеля», который можно было бы сразу заметить, рядом не имелось. Поэтому, как подчёркивает исследователь, в рассматриваемое время вывеска с названием кафе-кондитерской была единственным ориентиром, по которому можно было найти вход в гостиницу.

Приведённые нами аргументы свидетельствуют о том, что в 1930-ые годы в СССР действительно была серьёзная опасность, исходящая со стороны «пятой колонны» в лице троцкистско-бухаринских сил. Это относится и к участниками троцкистско-зиновьевского террористического центра. Организация его активистами покушений на видных деятелей партии и государства, их намерение соединиться с немецко-фашистскими захватчиками в момент их нападения на СССР, всё это грозило непредсказуемыми последствиями для нашей страны. Однако их разрушительная деятельность была своевременно пресечена Советской властью.

Как мы отмечали выше, в настоящее время на слуху немало утверждений о «массовом терроре», о «несправедливых репрессиях» и т.д. Разумеется, «перегибы на местах» имели место. Они были осуждены ещё при И.В. Сталине (об этом, в частности, шла речь в совместном постановлении СНК СССР и ЦК ВКП (б) от 17 ноября 1938 года ). Но это отнюдь не означает, что не следовало принимать жёстких мер в отношении реальных подрывных элементов. К чему приводит бездействие в отношении агентов иностранных государств, видно на примере судьбы Украины после начала 2014 года.

Михаил Чистый

Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. .

Процесс и приговор

Следствие по делу велось с 5 января по 10 августа 1936 года под руководством Г. Г. Ягоды и Н. И. Ежова . Среди подследственных были осужденные в январе 1935 года по делу «Московского центра» и отбывавшие наказание Г. Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев. 15 августа 1936 года Прокуратура СССР известила о результатах следствия, проведенного НКВД и о предании суду группы заговорщиков и террористов .

Дело о так называемом «Антисоветском объединенном троцкистско-зиновьевском центре» рассматривалось Военной коллегией Верховного суда СССР на открытом судебном заседании в Москве в Октябрьском зале Дома Союзов . 19 августа 1936 года Военная коллегия Верховного суда под председательством армвоенюриста В. В. Ульриха в составе членов корвоенюриста И. О. Матулевича, диввоенюриста И. Т. Никитченко , диввоенюриста И. Т. Голякова при секретаре военюристе первого ранга А. Ф. Костюшко при участии прокурора А. Я. Вышинского приступила к рассмотрению дела.

Подсудимые составляли две не связанные между собой группы.

В одну группу входили известные большевики, участвовавшие в 1926-1927 гг. в «объединенной оппозиции »:

• И. И. Рейнгольд

Они обвинялись в том, что:

• в соответствии с директивой Л. Д. Троцкого организовали объединенный троцкистско-зиновьевский террористический центр для совершения убийства руководителей ВКП(б) и Советского правительства;
• подготовили и осуществили 1 декабря 1934 года через ленинградскую подпольную террористическую группу злодейское убийство Кирова ;
• создали ряд террористических групп, готовивших убийство И. В. Сталина , К. Е. Ворошилова, А. А. Жданова, Л. М. Кагановича, Г. К. Орджоникидзе, С. В. Косиора, П. П. Постышева.

В другую группу входили 5 бывших членов Компартии Германии , эмигрировавших в СССР : , некоторые из которых когда-то сочувствовали Левой оппозиции, другие были агентами НКВД .

• Фриц-Давид (И.-Д. Круглянский)
• В. П. Ольберг
• К. Б. Берман-Юрин
• М. И. Лурье
• Н. Л. Лурье

Они обвинялись в том, что, будучи якобы членами подпольной троцкистско-зиновьевской террористической организации, являлись активными участниками подготовки убийства руководителей партии и правительства.

По мнению обвинения, осенью 1932 года подпольная троцкистская организация в СССР, выполняя указания Л. Д. Троцкого из-за границы, объединила усилия с подпольной зиновьевской организацией. Образовался «объединённый центр», в котором троцкисты были представлены Смирновым, Мрачковским и Тер-Ваганяном, а зиновьевцы - Каменевым, Евдокимовым, Бакаевым и самим Зиновьевым. Конечная цель их была - захват власти. Как утверждало обвинение, заговорщики не тешили себя надеждой заручиться поддержкой народа, ибо под руководством Сталина СССР успешно строил социализм. Оставалось только одно - убить Сталина и других вождей партии и правительства .

Всё началось в марте 1932 г., когда Троцкий в открытом письме (экземпляр которого нашёлся между двойными стенками чемодана Гольцмана) выступил с призывом убрать Сталина, то есть убить его. Троцкий из Норвегии заправлял всем заговором, а главными заговорщиками в СССР являлись Зиновьев и Каменев (которые с конца 1932 до 1933 года отбывали ссылку, а в -1936 годах находились под арестом и даже недолгое время на свободе оставались под неусыпным наблюдением ОГПУ). Шифрованные донесения от Троцкого заговорщикам якобы передавал Смирнов (который с января 1933 г. сидел в тюрьме). По материалам обвинения центр дал команду группе Николаева-Котолынова убить Кирова в Ленинграде. Планировалось ещё много покушений, но каждый раз выходила осечка. Выполняя указание Смирнова, Гольцман якобы встретился осенью 1932 г. с сыном Троцкого Львом Седовым и самим Троцким в копенгагенском отеле «Бристоль». Именно там последний и сказал, что Сталина необходимо убить («убрать»). В 1934 году Бакаев, Рейнгольд и Дрейцер дважды пытались выполнить эту установку, но безуспешно. В 1935 г. Берман-Юрин и Фриц Давид хотели убить Сталина на VII конгрессе Коминтерна , но у них ничего не вышло: первого просто не пустили в здание, а второй хотя и прошёл со своим браунингом, но не мог подойти на расстояние выстрела. Повинуясь переданному Седовым приказу Троцкого, Ольберг хотел застрелить Сталина на первомайских торжествах 1936 года , но не смог, так как был арестован до Первомая. Натану Лурье не удалось выполнить задание - убить Кагановича и Орджоникидзе , когда они приехали в Челябинск. Потом он не застрелил Жданова на первомайской демонстрации в Ленинграде в 1936 г. только потому, что оказался слишком далеко от него. Готовились покушения на Ворошилова , Косиора и Постышева , но все попытки провалились .

Единственным представленным суду вещественным доказательством, если не считать признаний самих подсудимых, был фальшивый гондурасский паспорт Ольберга. Единственной свидетельницей выступила бывшая жена Смирнова А.Н. Сафонова, которая сама была под следствием по обвинению в участии в заговоре Один из обвиняемых, Гольцман, признался в том, что он в 1932 г. встретился в копенгагенском отеле «Бристоль» с сыном Л. Д. Троцкого Львом Седовым, где последний передал ему инструкции Троцкого. В довершение всего Л. Д. Троцкий представил комиссии Дьюи, заседавшей в Мексике в начале 1937 г., документы, неопровержимо доказывавшие невозможность пребывания его сына Седова в Дании в 1932 г. Генеральный план террористических действий - письмо Троцкого от 1932 г. с требованием «убрать» Сталина посредством его убийства оказалось всего лишь «открытым письмом», написанным Троцким в марте 1932 г. и напечатанным в «Бюллетене оппозиции». В письме Троцкий, отвечая на вышедший в феврале указ о лишении его и членов его семьи советского гражданства, обвинял Сталина в том, что его курс заводит партию и страну в тупик, и в заключение писал: «Нужно наконец выполнить последний настоятельный завет Ленина - убрать Сталина». Таким образом, как писал «Бюллетень» в конце 1936 г., Ленин оказался первым террористом. Однако на мнимом тождестве слов «убрать» и «убить» строилось всё обвинение (в 1956 году Сафонова сообщила в Прокуратуру СССР, что ее показания, как и показания Зиновьева, Каменева, Мрачковского, Евдокимова и Тер-Ваганяна, «на 90 процентов не соответствуют действительности»; условные 10 процентов правды - реальная оппозиционная организация , существовавшая в 1931-1932 годах, реальные встречи, в других местах и с другими целями, номера «Бюллетеня оппозиции», найденные при аресте в чемодане Гольцмана, и т.д. - и легли в основу «террористического» сюжета ).

Предъявленные обвинения признали почти все подсудимые, за исключением И. Н. Смирнова и Э. С. Гольцмана, которые, как и на предварительном следствии, продолжали отрицать какую-либо свою причастность к террористической деятельности, хотя и были готовы подтвердить участие в работе подпольной оппозиционной организации (тем более что И. Смирнов ещё в 1933 году был осужден за это к 5 годам лишения свободы). Все 16 подсудимых были признаны виновными, 24 августа 1936 года их приговорили к высшей мере наказания - расстрелу. 25 августа 1936 года приговор привели в исполнение.

Пропагандистская кампания

После заявления Прокуратуры СССР 15 августа 1936 года о предстоящем суде в печати стали публиковаться многочисленные статьи и резолюции с осуждением «троцкистско-зиновьевской банды» . Так, например, 17 августа в «Правде» публикуется статья «Страна клеймит подлых убийц». В ходе процесса газета «Правда» ежедневно печатала его стенограмму. 20 августа «Литературная газета » выходит с редакционной статьей «Раздавить гадину!». 21 августа в газете «Правда» выходит коллективное письмо «Стереть с лица земли!», подписанное 16 известными писателями . После вынесения приговора также публиковались многочисленные резолюции с его одобрением.

Примечания

См. также

Литература

• Судебный отчет по делу троцкистско-зиновьевского террористического центра. - М .: Народный комиссариат юстиции, 1936.
• Реабилитация: Политические процессы 30-50-х гг. - М .: Издательство политической литературы, 1991. - С. 171-190.
• Роговин В. З. . - М .: б.и., 1996.
• О так называемом «Антисоветском объединенном троцкистско-зиновьевском центре» // Известия ЦК КПСС . - 1989. - № 8.
• «На процесс допускаются по спискам, утвержденным т. Ежовым» Документы РГАСПИ о «процессе 16-ти». 1936 г // Отечественные архивы . - 2008. - № 2. - С. 113-128.
• Гинцберг А. И. Московские процессы 1936-1938 гг // Новая и новейшая история . - 1991. - № 6. - С. 10-23.

Ссылки

• Бюллетень Оппозиции N 52-53 Октябрь 1936 г. (недоступная ссылка)

Сталинские репрессии
Репрессии
Дела
Процессы

Кем были ленинские соратники

В советской истории два ленинских соратника, два члена политбюро - Зиновьев и Каменев - остались жалкими и всеми презираемыми предателями. В реальности они лишь говорили о том, что партия меньшинства не вправе управлять огромной страной.

31 октября 1917 года член ЦК партии большевиков Лев Каменев опубликовал в газете «Новая жизнь», издававшейся Максимом Горьким, заметку, в которой говорилось: «Взять на себя инициативу вооруженного восстания в настоящий момент, при данном соотношении общественных сил, независимо и за несколько дней до съезда Советов было бы недопустимым, гибельным для дела революции и пролетариата шагом».

В феврале 1917 года численность партии большевиков составляла всего 24 тысячи человек - в стране со 150‑миллионным населением. К апрелю увеличилась до 150 тысяч. К ноябрю - до 240 тысяч. Несмотря на бурный - в десять раз! - рост, все равно это была крайне малочисленная партия.

Вот почему два влиятельных большевика Григорий Евсеевич Зиновьев и Лев Борисович Каменев на заседании ЦК в октябре проголосовали против захвата власти. Остальные члены ЦК их не поддержали.

На следующий день после заседания Зиновьев и Каменев оповестили ЦК, что поскольку они остались в меньшинстве при голосовании, то считают своим долгом обратиться с письмом к московскому, петроградскому комитетам и областному финскому комитету партии с развернутой аргументацией, почему нельзя идти на вооруженное восстание.

Возник вопрос об исключении Зиновьева и Каменева из состава центрального комитета партии. Кстати, Сталин был против! В протокол занесли его слова: «Исключение из партии не рецепт, нужно сохранить единство партии; предлагает обязать этих двух товарищей подчиниться, но оставить их в ЦК».

Он вступился за людей, которых потом сладострастно унизит и уничтожит. Этот эпизод, сталинская примирительная позиция в октябре семнадцатого, свидетельствует о том, что палачами не рождаются, а становятся, когда создаются условия для беззакония.

ЗАЧЕМ ДЕЛИТЬСЯ ВЛАСТЬЮ?

А ведь Зиновьев и Каменев были, пожалуй, недалеки от истины, когда в своем знаменитом заявлении писали: «Говорят: 1) за нас уже большинство народа в России и 2) за нас большинство международного пролетариата. Увы! - ни то, ни другое неверно…. В России за нас большинство рабочих и значительная часть солдат. Но все остальное под вопросом. Мы все уверены, например, что если дело теперь дойдет до выборов в Учредительное собрание, то крестьяне будут голосовать в большинстве за эсеров».

Они считали, что надо постепенно завоевывать массы на свою сторону и отстаивать правоту своих идей в Учредительном собрании, которое будет представлять интересы всего народа России.

Но Ленин не хотел ждать созыва Учредительного собрания! Понимал: на выборах большинство депутатских мандатов достанется другим партиям. Потому и требовал взять власть до начала работы Учредительного собрания.

Осенью семнадцатого года многие считали, что большевики - меньшинство! - не имеют права единолично управлять страной. Им следует вступить в коалицию с другими социалистическими партиями, чтобы опираться на большинство населения. Но Ленин не желал делиться властью и идти на компромисс с другими партиями.

НАСЛЕДНИК ЛЕНИНА?

Григорий Зиновьев годы эмиграции провел вместе с Лениным и Крупской. Более близкого человека у них не было. Они вместе вернулись в Россию в апреле 1917 года, вместе написали книгу «Против течения». Знаменитый октябрьский эпизод не испортил их личных отношений. До самой смерти Ленина Зиновьев входил в ближайшее окружение вождя и пользовался его полным расположением.

Он стал одним из самых влиятельных людей в стране. Владимир Ильич сделал его членом политбюро, хозяином Петрограда и всего северо-запада России. Поставил во главе Третьего Интернационала. В те годы эта должность имела особое значение. Российские коммунисты считались всего лишь одной из секций Коминтерна, таким образом, Зиновьев формально оказался руководителем всего мирового коммунистического движения.

Оказавшись у власти, он вел себя очень жестоко. Максим Горький, пытавшийся защищать питерскую интеллигенцию от репрессий, его ненавидел. Рассказывал о заседании, в котором участвовал Григорий Зиновьев: «Стали говорить, что в Зоологическом саду умерли детеныши носорога. И я спрашиваю: чем вы их кормить будете? Зиновьев отвечает: буржуями. И начали обсуждать вопрос: резать буржуев или нет? Серьезно...»

В 1924 году его родной город Елизаветград переименовали в Зиновьевск. На последнем при жизни Ленина ХII партийном съезде, когда сам Владимир Ильич не мог выступать, политический отчет ЦК прочитал Зиновьев. Он же произнес основной доклад на первом после смерти Ленина ХIII съезде.

Зиновьев считал себя наследником Ленина, ведь он столько лет был самым близким к нему человеком, самым давним его соратником. Григорий Евсеевич был человеком малых талантов, о чем не подозревал. Не понимал, что своим высоким положением обязан особым отношениям с Лениным. На митингах в Питере молодые военные карьеристы в новых блестящих кожанках кричали: «Мы победим, потому что нами командует наш славный вождь товарищ Зиновьев!»

Сталин, еще не уверенный в своих силах, вел себя осторожно и некоторое время не мешал Григорию Евсеевичу изображать из себя хозяина страны. А Зиновьев наивно полагал, что Иосиф Виссарионович готов оставаться на вторых ролях.

ДОБИТЬ ПРОТИВНИКА!

Иосиф Виссарионович заключил союз с Зиновьевым и Каменевым, чтобы убрать Троцкого, а потом вступил в союз с Бухариным и Рыковым, чтобы избавиться от Зиновьева и от Каменева. И одного за другим оттеснил от власти ленинских ставленников.

Лишился своих постов и соратник Зиновьева - председатель Моссовета Лев Борисович Каменев. Ленин ценил Каменева как дельного администратора, поэтому сделал заместителем в правительстве и поручал в свое отсутствие вести заседания политбюро и Совнаркома. Ссора с Каменевым накануне революции, когда Лев Борисович категорически возражал против попытки большевиков в одиночку взять власть в стране, не имела для Ленина никакого значения.

Каменев был человеком без политических амбиций и надежным работником. Но Лев Борисович попал под влияние Зиновьева, поэтому Сталин и с ним расправился.

Каменеву принадлежит крылатая фраза: «Марксизм есть теперь то, что угодно Сталину». Но он же одним из первых отказался от политической борьбы против генерального секретаря. Выброшенный из политики, Каменев с удовольствием взялся руководить издательством «Академия» и Институтом мировой литературы имени А.М.Горького.

По его совету Зиновьев тоже писал статьи на литературные темы и даже сочинял сказки. Григорий Евсеевич утратил надежды на возвращение в политику и пытался начать новую жизнь. Но они с Каменевым состояли в черном списке. Сталин не мог успокоиться, пока не добивал противника, даже если тот не сопротивлялся.

Через две недели после убийства Кирова в декабре 1934 года Зиновьева, Каменева и еще несколько человек, прежде входивших в ленинградское руководство, арестовали. Обвинили всех в организации убийства Кирова и создании антисоветской организации. Обвинения ложные. Все они давно отошли от политической деятельности. Но Сталин помнил каждого, кто пытался ему перечить. В августе 1936 года военная коллегия Верховного суда приговорила Зиновьева и Каменева к смертной казни.

ПУЛЯ КАК СУВЕНИР

Ночью того же дня двух близких Ленину людей расстреляли. Акция считалась настолько важной, что при исполнении приговора присутствовали нарком внутренних дел Генрих Ягода и его будущий сменщик на Лубянке секретарь ЦК Николай Ежов. Пули, которыми убили Зиновьева и Каменева, Ежов хранил у себя в письменном столе. Сувенир на память.

Сталинские историки назвали Зиновьева и Каменева предателями, уверяли, будто они выдали план октябрьского восстания и едва не погубили революцию. Так это обвинение и осталось в истории...

На самом деле большевики готовились взять власть и открыто об этом говорили. За десять дней до взятия Зимнего дворца, 15 октября, «Петроградский листок» писал: «Вчера в цирке Модерн при полной, как говорится, аудитории прекрасная Коллонтай читала лекцию. «Что будет 20 октября?» - спросил кто-то из публики, и Коллонтай ответила: «Будет выступление. Будет свергнуто Временное Правительство. Будет вся власть передана Советам», - то есть большевикам. Можно сказать спасибо г-же Коллонтай за своевременное предупреждение».

Александра Михайловна Коллонтай летом 1917 года была избрана членом ЦК партии большевиков - вместе с Лениным, Троцким, Зиновьевым, Каменевым и Сталиным. После октября она войдет в состав первого советского правительства. В те октябрьские дни большевики в секрете ничего не держали, поскольку не сомневались в успехе.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Почему никто - в том числе правительство! - не решился помешать большевикам взять власть?

Начало в номерах «МК» от 19 декабря, 9 января, далее - в каждый понедельник, а также 28 апреля, 5 мая, 9 июня

Ровно восемьдесят лет назад завершился Первый московский процесс («процесс по делу троцкистско-зиновьевского центра»). Всем подсудимым вынесли смертный приговор.

Это был первый случай в советской истории, когда суд над мнимыми заговорщиками из своих же советских завершился не символическим тюремным сроком, не ссылкой, а немедленным расстрелом.

Технология процессов над вредителями и контрреволюционерами к тому моменту уже была обкатана, но теперь под раздачу стали попадать и вполне правоверные коммунисты. Сталин, вероятно, хотел понять, как общество отреагирует на жестокий приговор тем, кого оно еще совсем недавно боготворило.

Для показательного разгрома выбрали некоторых активистов так называемой «объединенной (левой) оппозиции» образца 1927 года — тогда разбитые уже троцкисты в отчаянной попытке сохранить фракционность и «партийную демократию» попытались соединиться с проигравшими аппаратную борьбу Зиновьевым и Каменевым.

Как они оказались у расстрельной стены? Чтобы это понять, нужно немного отмотать назад..........

Борьба за ленинское наследие, то есть за власть, началась еще при живом вожде.

Пока Ильич пребывал в овощном состоянии, бывшие соратники думали, как сбросить с пьедестала Троцкого. Троцкий (как по влиянию, так и по революционным заслугам) был в партии человеком номер два — Ленин имел процентов 60 власти, Лев Давидович примерно 40, но в отдельные моменты и в отдельных областях наступал полный паритет.

Троцкий, в конце концов, командовал пятимиллионной армией, а это в эпоху зачаточной государственности времён Гражданской войны была огромная сила. Он же курировал трудовые армии, прорывное изобретение большевиков (идея выглядела просто: денег трудящимся не надо, пусть работают за еду).

Мало кто из ленинской гвардии мог справиться с Троцким в одиночку, и в результате родился странный альянс — тройка Зиновьев-Каменев-Сталин. Именно с подачи Каменева Сталин стал генеральным секретарем ЦК и смог влиять на партаппарат без всяких ограничений (тоже своего рода красная новация).

Зиновьев и Каменев в описываемый период заметно усилились. Зиновьев-Радомысльский был полновластным хозяином Ленинграда — «колыбели трех революций». Более того, считалось, что из всех старых большевиков он ближе всего к Ильичу — Зиновьев вместе с Лениным скрывался в Разливе, спал с ним в одном шалаше и даже оставил об этом записки, пропитанные духом нежного товарищества.

Наконец, Зиновьев при Ленине стал главой исполкома Коммунистического интернационала, то есть руководил Коминтерном, который в огневые 20-е играл огромную роль и считался органом первостепенной важности — ещё были живы надежды на скорое наступление мировой революции. Культ Ленина, прочно утвердившийся в СССР — во многом заслуга именно Зиновьева, ставившего в политике на образ «истинного ленинца».

Каменев-Розенфельд вообще был нетипичным большевиком. Он изо всех сил пытался изображать образованного дореволюционного горожанина — трудно понять, как этот человек вообще очутился в шайке большевиков. У красных Каменев почти всегда выглядел белой вороной из-за своей мягкости и полного отсутствия радикализма. Ленин держал его как ценного агитатора: Розенфельд в образе доброго доктора Айболита разъезжал по всей стране, символизируя «человеческое лицо» большевизма. Еще в годы Гражданской войны он возглавил Моссовет и владел столицей до самой опалы.

Добившись победы над Троцким, Каменев и Зиновьев поняли страшное — они собственными руками выкормили свою смерть. Сталин, уже укрепивший свои аппаратные позиции, скооперировался с Бухариным против бывших соратников. Решив сделать ставку на «ленинское наследие», Зиновьев и Каменев заручились поддержкой Крупской, вдовы вождя. Но Сталин оказался слишком силен, поэтому к союзу пришлось склонять недавних противников — троцкистов. Получившийся альянс ужа с ежом назвали «объединенной оппозицией».

На съезде ВКП(б) Каменев открыто выступил против Сталина, заявив, что товарищ Коба не должен и не может быть единоличным лидером партии. Каменева поддержал Зиновьев, но сталинская группа сумела отбить удар. На последовавшем вскоре пленуме ЦК объединенные оппозиционеры предприняли новую атаку на Сталина — на этот раз под предлогом борьбы с бюрократизацией партийного аппарата, но Иосиф Виссарионович уже имел поддержку большинства и в этот раз отбился без большого труда. А дальше будущий отец народов перешёл в контратаку — добился смещения Зиновьева и Каменева со всех постов. Зиновьев лишился власти в Коминтерне и Ленинграде, а Каменев в Моссовете.

Но этого Кобе показалось мало, и через несколько месяцев Зиновьев с Каменевым вылетели из состава ЦК и Политбюро. В конце 1927 года внутрипартийная борьба обострилась до предела.

На октябрьском пленуме Троцкого чуть не избили: -

«В стенограмме не указано также, что с трибуны Президиума мне систематически мешали говорить. Не указано, что с этой трибуны брошен был в меня стакан (говорят, что тов. Кубяком), в стенограмме не указано, что один из участников Объединенного пленума пытался за руку стащить меня с трибуны, и пр. и пр.

Во время речи тов. Бухарина, в ответ на реплику с моей стороны, тов. Шверник также бросил в меня книгу».

Стороны обвиняли друг друга во всех мыслимых и немыслимых грехах. Оппозиционеры кричали, что Сталин предал революцию, не хочет разжигать мировой пожар, провалил всё дело в Китае. Коба в ответ напоминал, что Каменев и Зиновьев вообще голосовали против октябрьского вооруженного выступления, а Каменев так и вовсе якобы слал приветственные телеграммы отрекшемуся Михаилу Александровичу.

7 ноября 1927 года прошла последняя крупная оппозиционная акция в советской истории — параллельное празднование годовщины Октябрьской революции, устроенное оппозиционерами в Москве и Ленинграде. На демонстрацию напали сторонники Сталина, Троцкий пытался ораторствовать, но его закидали камнями.

Закончилось всё тем, что в 1927 году Зиновьев и Каменев были исключены из партии. При этом Зиновьева выгнали вместе с Троцким — якобы потому, что эти двое не выполнили обещание отказаться от фракционности. В постановлении ЦК говорилось:

«Товарищи Троцкий и Зиновьев вторично обманули партию и грубейшим образом нарушили взятые ими на себя обязательства, не только не уничтожив „элементов фракционности“, но, наоборот, доведя фракционную борьбу против партии и ее единства до степени, граничащей с образованием новой антиленинской партии совместно с буржуазными интеллигентами».

Разгромив своих политических противников, Сталин сразу же перехватил их лозунги, объявив форсированную индустриализацию, коллективизацию, сворачивание НЭПа и борьбу с кулачеством. Это окончательно добило объединенную оппозицию. Что делать, если Сталин не только задавил тебя аппаратно, но и украл твою повестку? Приходилось ругать Кобу за неправильную коллективизацию, а это выглядело жалко.

Но это Троцкий. А вот Зиновьев и Каменев, видимо, не ожидали такого поворота. Им не впервой было оказываться в оппозиции — шутка ли, люди выступали против Октября. Они тогда не только не поддержали революцию, назвав ее преждевременной и предложив взять власть через Учредительное собрание, но и выдали планы вооруженного восстания, выступив по этому вопросу в «Новом времени». Ленин пришёл в ярость — требовал выгнать обоих из ЦК и исключить из партии. Однако партия их отстояла, а Ильич вскоре остыл.

Вполне возможно, что Зиновьев и Каменев как уважаемые старые большевики и теперь рассчитывали на заступничество партии. Расчёт не оправдался: Сталин уже обновил кадры, весь аппарат перестроил под свои нужды, поэтому вместо заступничества товарищи получили плевки и оплеухи.

В 1928 году дуэт синхронно кается в своих грехах перед партией и товарищем Сталиным и в награду получает членство в партии — но, разумеется, не прежние высокие посты. Зиновьев становится ректором Казанского университета, Каменев возглавляет сначала Научно-техническое управление ВСНХ, а потом концессионный комитет при СНК, то есть в административном смысле получает уши от мёртвого осла — с 1927 года иностранные концессии в советской стране стали сворачивать ударными темпами.

Но и это продолжалось недолго. Уже в 1932 году оба старых большевика вновь оказались в опале в связи с делом «Союза марксистов-ленинцев». Хотя этот союз в основном уклонялся вправо, в нем состояло несколько бывших сторонников Зиновьева и Троцкого. Союз разгромили очень быстро, и Сталин, уже окончательно переставший стесняться, охарактеризовал его как контрреволюционный и белогвардейский.

Все попавшиеся активисты были осуждены по 58-й статье. Это стало удобным поводом еще раз пнуть поверженных соперников. И Зиновьева, и Каменева вновь исключили из партии — на этот раз за недоносительство. Каменев уехал в ссылку в Минусинск, Зиновьев — на 4 года в Кустанай.

Однако уже в следующем году оба были возвращены в Москву решением Политбюро. На этот раз они получили еще менее значительные должности. Каменев стал директором издательства, а Зиновьев — одним из членов редколлегии журнала «Большевик». Зиновьеву как ручному клоуну даже позволили выступить на XVII съезде партии («Съезд Победителей», он же — «Съезд Расстрелянных»).

Речь Зиновьева на этом мероприятии в своём роде замечательна — это один из лучших образцов советского политического лизоблюдства: -

«Мне приходится, разумеется, по своей собственной вине, исключительно по своей собственной вине, говорить только об ошибках и иллюстрировать собой, представлять собой живую иллюстрацию того, в борьбе с какими уклонами, в борьбе с какими неверностями, с какими ошибками и вопиющими отходами от ленинизма партия во главе с ее руководством достигла тех успехов, к которым сейчас присматривается весь мир.

Товарищи, одно перечисление всех главных моих теоретических и политических ошибок взяло бы слишком много времени. Я не думаю, чтобы это было нужно, чтобы я мог претендовать на отнятие у съезда дорогого времени. Я говорил и писал о своих ошибках, и я буду это делать в печати и на собраниях, буду говорить обязательно об этом и дальше, для того чтобы на своем собственном примере показать незыблемость основных законов марксизма-ленинизма, которые я попытался нарушить и которые отомстили за себя так, как это и должно было быть.

Я попытался нарушить основные законы марксизма-ленинизма, основные законы диктатуры пролетариата, записанные Марксом, Энгельсом и Лениным, записанные нашей партией, и, естественно, результат должен был получиться такой, какой получился.

И я спрашиваю себя теперь, как могло это случиться, как могло случиться, что я оказался в тесном союзе с троцкистами, которые шли уже на указанную стезю? Возможно ли это, спрашиваю я себя иногда.

Очевидно возможно! Возможно, если не слушаешь партию, возможно, если не слушаешь ее испытанного в течение десятков лет руководства, если не слушаешь старых товарищей, если не слушаешь рабочих-большевиков, старых основных партийных кадров, с которыми вместе вырос и которые тебя предостерегали и предостерегали,

которые увещевали и увещевали и которые потом били и били, били поделом, когда не слушаешь всего этого, когда отходишь от этого, когда пытаешься не подчиняться партии, когда возомнишь, что ты можешь лучше сказать, чем партия, что ты видишь лучше, чем видит партия, тогда попадаешь в то положение, в какое я, товарищи, и попал.

Товарищи, сколько личных нападок было со стороны моей и других бывших оппозиционеров на руководство партии и в частности на товарища Сталина! И мы знаем теперь все, что в борьбе, которая велась товарищем Сталиным на исключительно принципиальной высоте, на исключительно высоком теоретическом уровне, — что в этой борьбе не было ни малейшего привкуса сколько-нибудь личных моментов.

И именно, когда я глубже, по выражению товарища Кагановича, понял свои ошибки и когда я убедился, что члены Политбюро, и в первую очередь товарищ Сталин, увидев, что человек стал глубже понимать свои ошибки, помогли мне вернуться в партию, — именно после этого становится особенно стыдно за те нападки, которые с нашей стороны были».

Зиновьеву вторил Каменев, не сильно от него отставая: -

«В то время как достойнейшие его ученики и преемники во главе конечно с товарищем Сталиным, не теряя ни минуты, сжав зубы, не допуская никаких колебаний, подхватили знамя, вырванное смертью из рук покойного вождя, и стали неуклонно, не колеблясь, не оглядываясь, применять его заветы в новой, сложной, трудной, каждый день осложнявшейся обстановке, мы, т. е. та группа, к которой тогда принадлежал и я лично, мы сразу сдали, мы заколебались в том, в чем колебаться не было позволено ни одному коммунисту.

Люди, которых Сталин называл совершенно правильно мелкобуржуазными интеллигентскими „кривляками“, перекатились в лагерь контрреволюции. Когда мы открыли ей ворота, товарищ Сталин не стал уже говорить о „неверии“, а стал срывать с нас маску „левой“ фразеологии и под этой маской обнажать подлинное лицо социал-демократии и капитулянтства. Он был прав, тысячу раз прав.

Товарищи, я высказал свое глубокое сожаление о тех ошибках, которые я делал. Я хочу сказать с этой трибуны, что я считаю того Каменева, который с 1925 по 1933 г. боролся с партией и с ее руководством, политическим трупом, что я хочу идти вперед, не таща за собою по библейскому (простите) выражению эту старую шкуру (Cмех в зале)».

Хорошо посмеялись. Это был настоящий триумф. Товарищ Коба мог ликовать, покуривая трубочку. Ему удалось не просто разгромить двух крупных политических противников, но и заставить их унизиться — причём прилюдно и добровольно.

К сожалению для Каменева, Зиновьева и ещё нескольких миллионов человек, по горским понятиям даже поверженный враг остаётся врагом — поэтому его надо на всякий случай вырезать вместе с семьёй и кунаками. Товарищ Сталин ждал удобного случая, и случай представился — 1 декабря 1934 года. В этот день был убит сталинский глава Ленинграда Сергей Киров..............

Случалось, что советских деятелей убивали, но это происходило либо в разгар Гражданской войны (как с Урицким), либо за границей (Воровский и Войков). А тут авторитетного товарища убили прямо на рабочем месте во втором по значению городе Союза — невиданное дело, дерзкий вызов. Убийцей оказался бывший партийный активист Леонид Николаев. Разумеется, никаким антисоветчиком он не был (даже своего сына назвал Марксом), а все 20-е годы числился на партработе: то в комсомоле, то в рабоче-крестьянской инспекции, то в ленинградском обкоме.

Но за год до убийства он был унизительно изгнан из рядов за отказ уехать на работу в провинцию. Николаев был до глубины души оскорблен этим увольнением и долго добивался восстановления в партии — и добился, но к тому моменту в больном сознании активиста уже созрел план мести надменному Кирову. Окончательно эту версию закрепил дневник Николаева, рассекреченный несколько лет назад — из него ясно, что убийца действовал в одиночку. Но Сталин сразу дал указание привлечь по делу побольше людей.

Расследование кончилось уже через 28 дней после убийства. Николаева расстреляли, вместе с ним казнили 13 его близких друзей и родственников, якобы членов некоего зиновьевского ленинградского центра. Под суд пошли несколько чекистов — за халатность. Тем не менее дело стало провалом Ягоды..........

Во-первых, он неохотно работал над «разоблачением гнусной подлости троцкистско-зиновьевского отродья» и считал, что это явно лишнее. Во-вторых, нарком не распознал мановения начальственной длани и не догадался, что ему нужно делать (охотиться на зиновьевцев) — а зачем хозяину недогадливый цепной пёс? Генрих Ягода ход мысли Сталина не уловил, и его дни во главе НКВД были сочтены.

Сталин сориентировался быстро — понял, что момент с убийством Кирова исключительно благоприятен для революции сверху. Прямо в тот же день Коба настоял на ускоренном порядке рассмотрения террористических дел: в десятидневный срок, без права на обжалование приговора.

Зиновьева и Каменева арестовали: вождь и учитель хотел повесить на них организацию убийства Кирова. Логика была проста — Киров сменил Зиновьева во главе Ленинграда, Зиновьев хотел отомстить. Как бывший хозяин города, он должен был иметь в местной администрации множество своих людей, которые коварно укрылись от чисток и теперь проявили себя.

Но Ягода упорствовал — судя по всему, он не дал своим людям санкции на силовые методы допроса. Во всяком случае, ни Зиновьеву, ни Каменеву так и не удалось навесить организацию убийства, они соглашались взять на себя максимум «моральную ответственность». Глупость, но это позволило Сталину упрятать дуэт за решетку на пять лет.

Через несколько месяцев усилиями понятливого Ежова было раскручено так называемое Кремлевское дело — группу кремлевских библиотекарей обвинили в попытке организации покушения на Сталина и свержения советской власти. Ежов притянул уже сидевшего в тюрьме Каменева, и тому изменили пятилетний срок на десятилетний.

Пока Зиновьев и Каменев сидели, Сталин совершил маленький переворот, расставив на ключевые посты новых людей, преданных лично ему. Новыми главами Ленинграда и Москвы становятся Жданов и Хрущев, пост генерального прокурора СССР получает Вышинский, бывший сокамерник Сталина, до этого прокурор РСФСР.

В секретари ЦК выдвигается неприметный кадровик Ежов, хорошо умевший понимать настроение патрона.

Под предлогом сначала проверки документов, а затем обмена партийных билетов начинается чистка в партии — из рядов с позором изгоняют 15–18% партийцев. Единственным членом Политбюро из его оригинального состава 1917 года остаётся сам Коба. Кроме того, Сталин выступил с программным манифестом:

«Надо покончить с оппортунистическим благодушием, исходящим из ошибочного предположения о том, что по мере роста наших сил враг становится будто бы все более ручным и безобидным. Такое предположение в корне неправильно. Оно является отрыжкой правого уклона, уверяющего всех и вся, что враги будут потихоньку вползать в социализм, что они станут в конце концов настоящими социалистами.

Не дело большевиков почивать на лаврах и ротозействовать. Не благодушие нам нужно, а бдительность, настоящая большевистская революционная бдительность. Надо помнить, что чем безнадежнее положение врагов, тем охотнее они будут хвататься за крайние средства, как единственные средства обреченных в их борьбе с Советской властью. Надо помнить это и быть бдительным».

Теперь у Сталина все схвачено и готово для показательной расправы над бывшими союзниками. Он в доверительной беседе дает Ежову карт-бланш на новое расследование (Ежов и так уже неформально курировал дело Зиновьева и Каменева при ещё живом Ягоде). Отец народов на всякий случай прямо говорит Ежову, что по самым достоверным сведениям во всём виноват Зиновьев — что послушный нарком понимает как сигнал к действию. Зиновьев тем временем строчит из уральской тюрьмы проникновенные записки Сталину — обещает сделать всё что угодно, лишь бы доказать свою лояльность.

Следствие по делу длится около полугода. За это время под арест попадают многие видные деятели объединенной оппозиции, в основном бывшие троцкисты. Главной зацепкой в деле оказался чемодан товарища Гольцмана.

Гольцман был старым большевиком, сочувствовавшим идеям Троцкого, но ни в коем случае не активным троцкистом. Тем не менее во время гонений на оппозицию он остался вне поля зрения чекистов, а работал в наркомате внешней торговли — и регулярно выезжал за границу, где выполнял роль связного между Троцким и его сторонниками в СССР. Гольцмана арестовали.

При обыске у него дома обнаружили чемодан с двойным дном, в котором находились экземпляры «Бюллетеня оппозиции», издания Четвертого (троцкистского) интернационала — там печатал свои работы сам Лев Давидович и его заграничные сподвижники. В «Бюллетене» нашлось так называемое Открытое письмо Троцкого от 1932 года, обращённое к советской номенклатуре:

«Вы знаете Сталина не хуже моего. Многие из вас в беседе со мною лично или с близкими мне людьми не раз оценивали Сталина и оценивали без иллюзий. Сила Сталина всегда была не в нем, а в аппарате: или в нем, поскольку он являлся наиболее законченным воплощением бюрократического автоматизма. Отделенный от аппарата, противопоставленный аппарату Сталин — ничто, пустое место. Человек, который был вчера символом аппаратного могущества, завтра станет в глазах всех символом аппаратного банкротства. Пора расставаться со сталинским мифом. Надо довериться рабочему классу и его действительной, а не подделанной партии.

Разложение сталинской системы совершается с точным соблюдением намеченного оппозицией маршрута.

Вы хотите по этому пути идти дальше! Но дальше нет пути. Сталин завел вас в тупик. Нельзя выйти на дорогу иначе, как ликвидировав сталинщину. Надо довериться рабочему классу, надо дать пролетарскому авангарду возможность, посредством свободной критики сверху донизу, пересмотреть всю советскую систему и беспощадно очистить ее от накопившегося мусора. Надо, наконец, выполнить последний настойчивый совет Ленина: убрать Сталина».

Слова «убрать Сталина» очень понравились следователям, поскольку их можно было трактовать по-разному. Например, как прямой приказ Троцкого убить Сталина. Именно на этой формулировке и строилось все обвинение.

Письмо 1932 года оказалось очень удобной уликой — к нему получалось притянуть всю оппозицию скопом: дескать, Троцкий еще в 1932-м приказал развернуть террористическую борьбу. Именно этот экземпляр «бюллетеня оппозиции» присутствовал на суде в качестве главного вещдока по делу — обвинение объявило его террористической инструкцией, полученной от Троцкого.

При этом значительная часть подсудимых на будущем процессе уже сидела в тюрьме по делу о «моральной ответственности» за убийство Кирова. Помимо Зиновьева и Каменева наказание уже отбывали активные оппозиционеры и близкие соратники Зиновьева по работе в Ленинграде — Евдокимов, Бакаев (бывший председатель питерской ГубЧК), Мрачковский (некогда крупный ставленник Троцкого в армии), Смирнов (бывший нарком почт и телеграфов и активный троцкист).

Остальные (Дрейцер, Рейнгольд, Пикель, наполовину англичанин и человек Зиновьева в коминтерне, Ольберг, который вообще приехал из нацистской Германии всего за пару лет до процесса, спасаясь от преследований) были арестованы уже в ходе следствия.

Поскольку с главным вещдоком попался Гольцман, его раскручивали на показания со всем чекистским усердием. Гольцман признал, что встречался в Копенгагене с Троцким при посредничестве его сына Седова.

Чекисты, правда, не очень хорошо владели международной обстановкой, поэтому подследственный сообщил им, что виделся с немезидой революции в гостинице Бристоль (закрытой ещё в 1917 году).

Деталь просочилась в европейскую социал-демократическую печать и вызвала там хохот.........

Попытки навесить на Гольцмана еще и сотрудничество с гестапо не увенчались успехом — этот абсурд он отказывался подписывать даже под страхом смерти. А жаль: советские трудящиеся, свято убеждённые, что еврей-большевик работал на гестапо — это было бы красиво.

Процесс приобретал всё более фантастические формы.

Дошло до того, что на зиновьевцев повесили доведение до самоубийства бывшего зиновьевского секретаря Богдана, который покончил с собой после очередной антиоппозиционной сталинской чистки.

Теперь сталинское правосудие убеждало подсудимых, что они заставляли несчастного Богдана совершить покушение на товарища Сталина, а когда тот не смог этого сделать, приказали ему покончить с собой.

Видимо, у троцкистов были заведены самурайские порядки.