Начинается повесть с лирического отступления рассказчика о том, что станционный смотритель - это «сущий мученик четырнадцатого класса» (самый низший чин). Ему нет покоя ни днем, ни ночью, путешественники вымещают на нем накопленную во время езды досаду на то, что «погода несносная, дорога скверная, ямщик упрямый, лошади не везут» . «Во всем виноват только станционный смотритель!» - вот вывод тех, кто ездит по российским дорогам и ждет на почтовой станции лошадей.

Сам рассказчик уверен, что смотрители на самом деле очень мирные люди, «скромные в притязаниях на почести» , они от природы услужливы и не слишком-то любят деньги. Однажды он познакомился с таким смотрителем, которого звали Самсон Вырин. Ему было около пятидесяти лет, был он еще бодр и свеж, жил он с четырнадцатилетней дочерью Дуней поразительной красоты, а жена уже давно умерла.

Рассказчик попал под проливной дождь, и смотритель отправил дочь за самоваром. В ожидании чая молодой человек стал разглядывать картинки, украшавшие «смиренную, но опрятную обитель» . Картинки изображали притчу о блудном сыне. Когда Дуня вернулась с самоваром, она не могла не заметить, какое впечатление произвела на гостя. Маленькая кокетка потупила голубые глаза, но разговаривала без всякой робости и на прощание даже позволила себя поцеловать.

Вскоре рассказчик вновь оказался в тех местах и заехал на станцию повидать Дуню. Войдя в комнату, герой узнал старые картинки, но не узнал самого хозяина: Самсон Вырин ужасно постарел. Седина, глубокие морщины, небритое лицо, сгорбленная спина - четыре неполных года бодрого мужчину превратили в хилого старика. Сначала он ничего не отвечал на расспросы о Дуне, но за стаканом пунша разговорился.

Он рассказал, что три года назад к нему вошел проезжий в военной шинели и потребовал лошадей, однако, увидев Дуню, не только не разгневался из-за отсутствия таковых, но даже согласился подождать и заказал ужин. Сняв шапку, он оказался молодым гусаром. Когда появились свободные лошади, смотритель приказал запрячь их в кибитку проезжего, но тому сделалось дурно: у него разболелась голова, он лежал почти в беспамятстве.

На следующий день ему стало хуже, и Дуня все время проводила с больным. Приехавший лекарь поговорил с ним по-немецки и объявил, что через два дня он может отправиться в дорогу. Через день гусар поправился, хорошо заплатил за постой и, отправляясь домой, в Петербург, предложил Дуне прокатиться с ним до церкви. Вырин, ничего не подозревая, не запретил, а подбодрил оробевшую дочь, и она села в кибитку рядом с гусаром.

Девушка не возвращалась, и смотритель пошел к церкви, но дьячок сказал, что Дуни не было. Вернувшийся вечером ямщик сказал, что Дуня уехала с гусаром. Для старика это стало ударом, и он слег. Едва оправившись от болезни, Вырин взял у почтмейстера двухмесячный отпуск и отправился пешком в Петербург разыскивать блудную дочь.

Остановившись у бывшего сослуживца, Вырин узнал, что гусар - это ротмистр Минский, а живет в Демутовом трактире. С утра он стоял уже в передней: Минский вышел к нему в халате, но потом узнал и завел в кабинет. Вырин со слезами попросил вернуть ему Дуню, и ротмистр признал, что виноват, но заверил, что девушка будет с ним счастлива. Он сунул что-то в рукав старику и выставил его на улицу. Вырин понял, что это деньги, смял их и выбросил.

Ближе к вечеру смотритель увидел, как Минский входит в какой-то дом, он последовал за ним в освещенную комнату, где увидел Дуню, одетую во все самое модное. Она сидела на ручке кресла и теребила волосы Минского, глядя на него с любовью. Она подняла голову, увидела отца и упала в обморок. Тогда разгневанный ротмистр прогнал несчастного отца, и тот вынужден был вернуться домой к прежней должности.

Эта история тронула сердце рассказчика: после он долго не мог забыть старого смотрителя и его Дуню. Когда через много лет он вновь оказался в тех местах, станция была уничтожена, а в доме смотрителя, умершего год назад, жила семья пивовара. Герою захотелось посмотреть на могилу несчастного спившегося старика, и сынишка пивовара вызвался его проводить на кладбище.

Мальчик рассказал, что летом приезжала на могилу барыня с тремя детьми, в «карете в шесть лошадей» , дала ему пятак серебром, потом долго лежала на могиле бывшего смотрителя и после заказала службу у попа. Так счастливо сложилась судьба Дуни, которую отец считал уже пропащей и желал ей могилы, чтобы не мучилась.

• «Капитанская дочка», краткое содержание по главам повести Пушкина
• «Погасло дневное светило», анализ стихотворения Пушкина

Коллежский регистратор,

Почтовой станции диктатор.

Князь Вяземский.

Кто не проклинал станционных смотрителей, кто с ними не бранивался? Кто, в минуту гнева, не требовал от них роковой книги, дабы вписать в оную свою бесполезную жалобу на притеснение, грубость и неисправность? Кто не почитает их извергами человеческого рода, равными покойным подъячим или, по крайней мере, муромским разбойникам? Будем однако справедливы, постараемся войти в их положение, и может быть, станем судить о них гораздо снисходительнее. Что такое станционный смотритель? Сущий мученик четырнадцатого класса, огражденный своим чином токмо от побоев, и то не всегда (ссылаюсь на совесть моих читателей). Какова должность сего диктатора, как называет его шутливо князь Вяземский? Не настоящая ли каторга? Покою ни днем, ни ночью. Всю досаду, накопленную во время скучной езды, путешественник вымещает на смотрителе. Погода несносная, дорога скверная, ямщик упрямый, лошади не везут - а виноват смотритель. Входя в бедное его жилище, проезжающий смотрит на него, как на врага; хорошо, если удастся ему скоро избавиться от непрошенного гостя; но если не случится лошадей?.. боже! какие ругательства, какие угрозы посыплются на его голову! В дождь и слякоть принужден он бегать по дворам; в бурю, в крещенский мороз уходит он в сени, чтоб только на минуту отдохнуть от крика и толчков раздраженного постояльца. Приезжает генерал; дрожащий смотритель отдает ему две последние тройки, в том числе курьерскую. Генерал едет, не сказав ему спасибо. Чрез пять минут - колокольчик!… и фельд-егерь бросает ему на стол свою подорожную!.. Вникнем во все это хорошенько, и вместо негодования, сердце наше исполнится искренним состраданием. Еще несколько слов: в течении двадцати лет сряду, изъездил я Россию по всем направлениям; почти все почтовые тракты мне известны; несколько поколений ямщиков мне знакомы; редкого смотрителя не знаю я в лицо, с редким не имел я дела; любопытный запас путевых моих наблюдений надеюсь издать в непродолжительном времени; покаместь скажу только, что сословие станционных смотрителей представлено общему мнению в самом ложном виде. Сии столь оклеветанные смотрители вообще суть люди мирные, от природы услужливые, склонные к общежитию, скромные в притязаниях на почести и не слишком сребролюбивые. Из их разговоров (коими некстати пренебрегают господа проезжающие) можно почерпнуть много любопытного и поучительного. Что касается до меня, то, признаюсь, я предпочитаю их беседу речам какого-нибудь чиновника 6-го класса, следующего по казенной надобности.

Легко можно догадаться, что есть у меня приятели из почтенного сословия смотрителей. В самом деле, память одного из них мне драгоценна. Обстоятельства некогда сблизили нас, и об нем-то намерен я теперь побеседовать с любезными читателями.

В 1816 году, в мае месяце, случилось мне проезжать через ***скую губернию, по тракту, ныне уничтоженному. Находился я в мелком чине, ехал на перекладных, и платил прогоны за две лошади. В следствие сего смотрители со мною не церемонились, и часто бирал я с бою то, что, во мнении моем, следовало мне по праву. Будучи молод и вспыльчив, я негодовал на низость и малодушие смотрителя, когда сей последний отдавал приготовленную мне тройку под коляску чиновного барина. Столь же долго не мог я привыкнуть и к тому, чтоб разборчивый холоп обносил меня блюдом на губернаторском обеде. Ныне то и другое кажется мне в порядке вещей. В самом деле, что было бы с нами, если бы вместо общеудобного правила: чин чина почитай, ввелось в употребление другое, на пример: ум ума почитай? Какие возникли бы споры! и слуги с кого бы начинали кушанье подавать? Но обращаюсь к моей повести.

День был жаркий. В трех верстах от станции *** стало накрапывать, и через минуту проливной дождь вымочил меня до последней нитки. По приезде на станцию, первая забота была поскорее переодеться, вторая спросить себе чаю. «Эй Дуня!» закричал смотритель, «поставь самовар, да сходи за сливками». При сих словах вышла из-за перегородки девочка лет четырнадцати, и побежала в сени. Красота ее меня поразила. «Это твоя дочка?» спросил я смотрителя. - «Дочка-с» отвечал он с видом довольного самолюбия; «да такая разумная, такая проворная, вся в покойницу мать». Тут он принялся переписывать мою подорожную, а я занялся рассмотрением картинок, украшавших его смиренную, но опрятную обитель. Они изображали историю блудного сына: в первой почтенный старик в колпаке и шлафорке отпускает беспокойного юношу, который поспешно принимает его благословение и мешок с деньгами. В другой яркими чертами изображено развратное поведение молодого человека: он сидит за столом, окруженный ложными друзьями и бесстыдными женщинами. Далее, промотавшийся юноша, в рубище и в треугольной шляпе, пасет свиней и разделяет с ними трапезу; в его лице изображены глубокая печаль и раскаяние. Наконец представлено возвращение его к отцу; добрый старик в том же колпаке и шлафорке выбегает к нему на встречу: блудный сын стоит на коленах; в перспективе повар убивает упитанного тельца, и старший брат вопрошает слуг о причине таковой радости. Под каждой картинкой прочел я приличные немецкие стихи. Все это до ныне сохранилось в моей памяти, также как и горшки с бальзамином и кровать с пестрой занавескою, и прочие предметы, меня в то время окружавшие. Вижу, как теперь, самого хозяина, человека лет пятидесяти, свежего и бодрого, и его длинный зеленый сертук с тремя медалями на полинялых лентах.

Не успел я расплатиться со старым моим ямщиком, как Дуня возвратилась с самоваром. Маленькая кокетка со второго взгляда заметила впечатление, произведенное ею на меня; она потупила большие голубые глаза; я стал с нею разговаривать, она отвечала мне безо всякой робости, как девушка, видевшая свет. Я предложил отцу ее стакан пуншу; Дуне подал я чашку чаю, и мы втроем начали беседовать, как будто век были знакомы.

Лошади были давно готовы, а мне все не хотелось расстаться с смотрителем и его дочкой. Наконец я с ними простился; отец пожелал мне доброго пути, а дочь проводила до телеги. В сенях я остановился и просил у ней позволения ее поцеловать; Дуня согласилась… Много могу я насчитать поцелуев,

С тех пор, как этим занимаюсь,

но ни один не оставил во мне столь долгого, столь приятного воспоминания.

Прошло несколько лет, и обстоятельства привели меня на тот самый тракт, в те самые места. Я вспомнил дочь старого смотрителя и обрадовался при мысли, что увижу ее снова. Но, подумал я, старый смотритель, может быть, уже сменен; вероятно Дуня уже замужем. Мысль о смерти того или другого также мелькнула в уме моем, и я приближался к станции *** с печальным предчувствием.

Лошади стали у почтового домика. Вошед в комнату, я тотчас узнал картинки, изображающие историю блудного сына; стол и кровать стояли на прежних местах; но на окнах уже не было цветов, и все кругом показывало ветхость и небрежение. Смотритель спал под тулупом; мой приезд разбудил его; он привстал… Это был точно Самсон Вырин; но как он постарел! Покамест собирался он переписать мою подорожную, я смотрел на его седину, на глубокие морщины давно небритого лица, на сгорбленную спину - и не мог надивиться, как три или четыре года могли превратить бодрого мужчину в хилого старика. «Узнал ли ты меня?» спросил я его; «мы с тобою старые знакомые». - «Может статься», отвечал он угрюмо; «здесь дорога большая; много проезжих у меня перебывало». - «Здорова ли твоя Дуня?» продолжал я. Старик нахмурился. «А бог ее знает», отвечал он. - «Так видно она замужем?» сказал я. Старик притворился, будто бы не слыхал моего вопроса, и продолжал пошептом читать мою подорожную. Я прекратил свои вопросы и велел поставить чайник. Любопытство начинало меня беспокоить, и я надеялся, что пунш разрешит язык моего старого знакомца.

Я не ошибся: старик не отказался от предлагаемого стакана. Я заметил, что ром прояснил его угрюмость. На втором стакане сделался он разговорчив; вспомнил или показал вид, будто бы вспомнил меня, и я узнал от него повесть, которая в то время сильно меня заняла и тронула.

«Так вы знали мою Дуню?» начал он. «Кто же и не знал ее? Ах, Дуня, Дуня! Что за девка то была! Бывало, кто ни проедет, всякий похвалит, никто не осудит. Барыни дарили ее, та платочком, та сережками. Господа проезжие нарочно останавливались, будто бы пообедать, аль отужинать, а в самом деле только, чтоб на нее подолее поглядеть. Бывало барин, какой бы сердитый ни был, при ней утихает и милостиво со мною разговаривает. Поверите ль, сударь: курьеры, фельд-егеря с нею по получасу заговаривались. Ею дом держался: что прибрать, что приготовить, за всем успевала. А я-то, старый дурак, не нагляжусь, бывало, не нарадуюсь; уж я ли не любил моей Дуни, я ль не лелеял моего дитяти; уж ей ли не было житье? Да нет, от беды не отбожишься; что суждено, тому не миновать». Тут он стал подробно рассказывать мне свое горе. - Три года тому назад, однажды, в зимний вечер, когда смотритель разлиневывал новую книгу, а дочь его за перегородкой шила себе платье, тройка подъехала, и проезжий в черкесской шапке, в военной шинеле, окутанный шалью, вошел в комнату, требуя лошадей. Лошади все были в разгоне. При сем известии путешественник возвысил было голос и нагайку; но Дуня, привыкшая к таковым сценам, выбежала из-за перегородки и ласково обратилась к проезжему с вопросом: не угодно ли будет ему чего-нибудь покушать? Появление Дуни произвело обыкновенное свое действие. Гнев проезжего прошел; он согласился ждать лошадей и заказал себе ужин. Сняв мокрую, косматую шапку, отпутав шаль и сдернув шинель, проезжий явился молодым, стройным гусаром с черными усиками. Он расположился у смотрителя, начал весело разговаривать с ним и с его дочерью. Подали ужинать. Между тем лошади пришли, и смотритель приказал, чтоб тотчас, не кормя, запрягали их в кибитку проезжего; но возвратясь, нашел он молодого человека почти без памяти лежащего на лавке: ему сделалось дурно, голова разболелась, не возможно было ехать… Как быть! смотритель уступил ему свою кровать, и положено было, если больному не будет легче, на другой день утром послать в С*** за лекарем.

На другой день гусару стало хуже. Человек его поехал верхом в город за лекарем. Дуня обвязала ему голову платком, намоченным уксусом, и села с своим шитьем у его кровати. Больной при смотрителе охал и не говорил почти ни слова, однако ж выпил две чашки кофе, и охая заказал себе обед. Дуня от него не отходила. Он поминутно просил пить, и Дуня подносила ему кружку ею заготовленного лимонада. Больной обмакивал губы, и всякий раз, возвращая кружку, в знак благодарности слабою своей рукою пожимал Дунюшкину руку. К обеду приехал лекарь. Он пощупал пульс больного, поговорил с ним по-немецки, и по-русски объявил, что ему нужно одно спокойствие, и что дни через два ему можно будет отправиться в дорогу. Гусар вручил ему двадцать пять рублей за визит, пригласил его отобедать; лекарь согласился; оба ели с большим аппетитом, выпили бутылку вина и расстались очень довольны друг другом.

Прошел еще день, и гусар совсем оправился. Он был чрезвычайно весел, без умолку шутил то с Дунею, то с смотрителем; насвистывал песни, разговаривал с проезжими, вписывал их подорожные в почтовую книгу, и так полюбился доброму смотрителю, что на третье утро жаль было ему расстаться с любезным своим постояльцем. День был воскресный; Дуня собиралась к обедни. Гусару подали кибитку. Он простился с смотрителем, щедро наградив его за постой и угощение; простился и с Дунею и вызвался довезти ее до церкви, которая находилась на краю деревни. Дуня стояла в недоумении… «Чего же ты боишься?» сказал ей отец; «ведь его высокоблагородие не волк и тебя не съест: прокатись-ка до церкви». Дуня села в кибитку подле гусара, слуга вскочил на облучок, ямщик свистнул и лошади поскакали.

Бедный смотритель не понимал, каким образом мог он сам позволить своей Дуне ехать вместе с гусаром, как нашло на него ослепление, и что тогда было с его разумом. Не прошло и получаса, как сердце его начало ныть, ныть, и беспокойство овладело им до такой степени, что он не утерпел, и пошел сам к обедни. Подходя к церкви, увидел он, что народ уже расходился, но Дуни не было ни в ограде, ни на паперти. Он поспешно вошел в церковь; священник выходил из алтаря; дьячок гасил свечи, две старушки молились еще в углу; но Дуни в церкве не было. Бедный отец на силу решился спросить у дьячка, была ли она у обедни. Дьячок отвечал, что не бывала. Смотритель пошел домой ни жив, ни мертв. Одна оставалась ему надежда: Дуня по ветрености молодых лет вздумала, может быть, прокатиться до следующей станции, где жила ее крестная мать. В мучительном волнении ожидал он возвращения тройки, на которой он отпустил ее. Ямщик не возвращался. Наконец к вечеру приехал он один и хмелен, с убийственным известием: «Дуня с той станции отправилась далее с гусаром».

Старик не снес своего несчастья; он тут же слег в ту самую постель, где накануне лежал молодой обманщик. Теперь смотритель, соображая все обстоятельства, догадывался, что болезнь была притворная. Бедняк занемог сильной горячкою; его свезли в С*** и на его место определили на время другого. Тот же лекарь, который приезжал к гусару, лечил и его. Он уверил смотрителя, что молодой человек был совсем здоров, и что тогда еще догадывался он о его злобном намерении, но молчал, опасаясь его нагайки. Правду ли говорил немец, или только желал похвастаться дальновидностию, но он ни мало тем не утешил бедного больного. Едва оправясь от болезни, смотритель выпросил у С*** почтмейстера отпуск на два месяца, и не сказав никому ни слова о своем намерении, пешком отправился за своею дочерью. Из подорожной знал он, что ротмистр Минский ехал из Смоленска в Петербург. Ямщик, который вез его, сказывал, что всю дорогу Дуня плакала, хотя, казалось, ехала по своей охоте. «Авось» думал смотритель, «приведу я домой заблудшую овечку мою». С этой мыслию прибыл он в Петербург, остановился в Измайловском полку, в доме отставного унтер-офицера, своего старого сослуживца, и начал свои поиски. Вскоре узнал он, что ротмистр Минский в Петербурге и живет в демутовом трактире. Смотритель решился к нему явиться.

Рано утром пришел он в его переднюю, и просил доложить его высокоблагородию, что старый солдат просит с ним увидеться. Военный лакей, чистя сапог на колодке объявил, что барин почивает, и что прежде одиннадцати часов не принимает никого. Смотритель ушел и возвратился в назначенное время. Минский вышел сам к нему в халате, в красной скуфье. «Что, брат, тебе надобно?» спросил он его. Сердце старика закипело, слезы навернулись на глазах, и он дрожащим голосом произнес только: «Ваше высокоблагородие!.. сделайте такую божескую милость!..» Минский взглянул на него быстро, вспыхнул, взял его за руку, повел в кабинет и запер за собою дверь. «Ваше высокоблагородие!» продолжал старик, «что с возу упало, то пропало; отдайте мне, по крайней мере, бедную мою Дуню. Ведь вы натешились ею; не погубите ж ее по напрасну». - «Что сделано, того не воротишь», сказал молодой человек в крайнем замешательстве; «виноват перед тобою, и рад просить у тебя прощения; но не думай, чтоб я Дуню мог покинуть: она будет счастлива, даю тебе честное слово. Зачем тебе ее? Она меня любит; она отвыкла от прежнего своего состояния. Ни ты, ни она - вы не забудете того, что случилось». Потом, сунув ему что-то за рукав, он отворил дверь, и смотритель, сам не помня как, очутился на улице.

Долго стоял он неподвижно, наконец увидел за обшлагом своего рукава сверток бумаг; он вынул их и развернул несколько пяти и десятирублевых смятых ассигнаций. Слезы опять навернулись на глазах его, слезы негодования! Он сжал бумажки в комок, бросил их на земь, притоптал каблуком, и пошел… Отошед несколько шагов, он остановился, подумал… и воротился… но ассигнаций уже не было. Хорошо одетый молодой человек, увидя его, подбежал к извозчику, сел поспешно и закричал: «пошел!..» Смотритель за ним не погнался. Он решился отправиться домой на свою станцию, но прежде хотел хоть раз еще увидеть бедную свою Дуню. Для сего, дни через два, воротился он к Минскому; но военный лакей сказал ему сурово, что барин никого не принимает, грудью вытеснил его из передней, и хлопнул двери ему под нос. Смотритель постоял, постоял - да и пошел.

В этот самый день, вечером, шел он по Литейной, отслужив молебен у Всех Скорбящих. Вдруг промчались перед ним щегольские дрожки, и смотритель узнал Минского. Дрожки остановились перед трехэтажным домом, у самого подъезда, и гусар вбежал на крыльцо. Счастливая мысль мелькнула в голове смотрителя. Он воротился, и поровнявшись с кучером: «Чья, брат, лошадь?» спросил он, «не Минского ли?» - «Точно так», отвечал кучер, «а что тебе?» - «Да вот что: барин твой приказал мне отнести к его Дуне записочку, а я и позабудь, где Дуня-то его живет». - «Да вот здесь, во втором этаже. Опоздал ты, брат, с твоей запиской; теперь уж он сам у нее». - «Нужды нет», возразил смотритель с неизъяснимым движением сердца, «спасибо, что надоумил, а я свое дело сделаю». И с этим словом пошел он по лестнице.

Двери были заперты; он позвонил, прошло несколько секунд; в тягостном для него ожидании. Ключ загремел, ему отворили. «Здесь стоит Авдотья Самсоновна?» спросил он. «Здесь» отвечала молодая служанка; «зачем тебе ее надобно?» Смотритель, не отвечая, вошел в залу. «Нельзя, нельзя!» закричала вслед ему служанка: «у Авдотьи Самсоновны гости». Но смотритель, не слушая шел далее. Две первые комнаты были темны, в третьей был огонь. Он подошел к растворенной двери и остановился. В комнате прекрасно-убранной Минский сидел в задумчивости. Дуня, одетая со всею роскошью моды, сидела на ручке его кресел, как наездница на своем английском седле. Она с нежностью смотрела на Минского, наматывая черные его кудри на свои сверкающие пальцы. Бедный смотритель! Никогда дочь его не казалась ему столь прекрасною; он по неволе ею любовался. «Кто там?» спросила она, не подымая головы. Он все молчал. Не получая ответа, Дуня подняла голову… и с криком упала на ковер. Испуганный Минский кинулся ее подымать, и вдруг увидя в дверях старого смотрителя, оставил Дуню, и подошел к нему, дрожа от гнева. «Чего тебе надобно?» сказал он ему, стиснув зубы; «что ты за мною всюду крадешься, как разбойник? или хочешь меня зарезать? Пошел вон!» и сильной рукою схватив старика за ворот, вытолкнул его на лестницу.

Старик пришел к себе на квартиру. Приятель его советовал ему жаловаться; но смотритель подумал, махнул рукой и решился отступиться. Через два дни отправился он из Петербурга обратно на свою станцию, и опять принялся за свою должность. «Вот уже третий год, заключил он, как живу я без Дуни, и как об ней нет ни слуху, ни духу. Жива ли, нет ли, бог ее ведает. Всяко случается. Не ее первую, не ее последнюю сманил проезжий повеса, а там подержал, да и бросил. Много их в Петербурге, молоденьких дур, сегодня в атласе да бархате, а завтра, поглядишь, метут улицу вместе с голью кабацкою. Как подумаешь порою, что и Дуня, может быть, тут же пропадает, так поневоле согрешишь, да пожелаешь ей могилы…»

Таков был рассказ приятеля моего, старого смотрителя, рассказ неоднократно прерываемый слезами, которые живописно отирал он своею полою, как усердный Терентьич в прекрасной балладе Дмитриева. Слезы сии отчасти возбуждаемы были пуншем, коего вытянул он пять стаканов в продолжении своего повествования; но как бы то ни было, они сильно тронули мое сердце. С ним расставшись, долго не мог я забыть старого смотрителя, долго думал я о бедной Дуне…

Недавно еще, проезжая через местечко ***, вспомнил я о моем приятеле; я узнал, что станция, над которой он начальствовал, уже уничтожена. На вопрос мой: «Жив ли старый смотритель?» никто не мог дать мне удовлетворительного ответа. Я решился посетить знакомую сторону, взял вольных лошадей и пустился в село Н.

Это случилось осенью. Серенькие тучи покрывали небо; холодный ветер дул с пожатых полей, унося красные и желтые листья со встречных деревьев. Я приехал в село при закате солнца и остановился у почтового домика. В сени (где некогда поцеловала меня бедная Дуня) вышла толстая баба и на вопросы мои отвечала, что старый смотритель с год как помер, что в доме его поселился пивовар, а что она жена пивоварова. Мне стало жаль моей напрасной поездки и семи рублей, издержанных даром. «От чего ж он умер?» спросил я пивоварову жену. - «Спился, батюшка», отвечала она. - «А где его похоронили?» - «За околицей, подле покойной хозяйки его». - «Нельзя ли довести меня до его могилы?» - «Почему же нельзя. Эй, Ванька! полно тебе с кошкою возиться. Проводи-ка барина на кладбище, да укажи ему смотрителеву могилу».

При сих словах, оборванный мальчик, рыжий и кривой, выбежал ко мне и тотчас повел меня за околицу.

«Знал ты покойника?» спросил я его дорогой.

«Как не знать! Он выучил меня дудочки вырезывать. Бывало (царство ему небесное!) идет из кабака, а мы-то за ним: „Дедушка, дедушка! орешков!“ - а он нас орешками и наделяет. Все бывало с нами возится».

«А проезжие вспоминают ли его?»

«Да ноне мало проезжих; разве заседатель завернет, да тому не до мертвых. Вот летом проезжала барыня, так та спрашивала о старом смотрителе и ходила к нему на могилу».

«Какая барыня» спросил я с любопытством.

«Прекрасная барыня» отвечал мальчишка; «ехала она в карете в шесть лошадей, с тремя маленькими барчатами и с кормилицей, и с черной моською; и как ей сказали, что старый смотритель умер, так она заплакала и сказала детям: „Сидите смирно, а я схожу на кладбище“. А я было вызвался довести ее. А барыня сказала: „Я сама дорогу знаю“. И дала мне пятак серебром - такая добрая барыня!..»

Мы пришли на кладбище, голое место, ничем не огражденное, усеянное деревянными крестами, не осененными ни единым деревцем. Отроду не видал я такого печального кладбища. «Вот могила старого смотрителя», сказал мне мальчик, вспрыгнув на груду песку, в которую врыт был черный крест с медным образом.

«И барыня приходила сюда?» спросил я.

«Приходила», отвечал Ванька; «я смотрел на нее издали. Она легла здесь и лежала долго. А там барыня пошла в село и призвала попа, дала ему денег и поехала, а мне дала пятак серебром - славная барыня!»

И я дал мальчишке пятачок, и не жалел уже ни о поездке, ни о семи рублях, мною истраченных.

А.С.Пушкиным была написана книга под названием «Повести покойного Ивана Петровича Белкина» , которая по сути состояла из 5-ти самостоятельных повестей:

1. Станционный смотритель

Объединялись они лишь автором - покойным дворянином Белкиным, который скончался от лихорадки на тридцатом году своей жизни. Молодой человек имел слабость к словесности и пробовал себя в писательском искусстве. А вот хозяйство свое запустил до нельзя. Об этом сообщается в письме, присланном пожилым другом и соседом Белкина. К письму прилагались уцелевшие повести. В этой статье поговорим о четвертой повести Белкина «Станционный смотритель»

Станционный смотритель : Краткое содержание

Эта повесть начинается с повествования Белкина о трудной доли станционных смотрителей. Каждый проезжающий срывает на них свое раздражение и прочее плохое настроение. Повествователь утверждает, что ему пришлось исколесить всю Россию. Поэтому он знал многих станционных смотрителей. Об одном из них, Самсоне Вырине, «смотрителе почтенного сословия, написана эта повесть «.

В мае 1816 г. Белкин проезжает через небольшую станцию, где красивая девушка 14-ти лет по имени Дуня подает ему чай. Дуня — дочь местного станционного смотрителя. Она сразу же производит сильное впечатление на посетителя и заинтересовывает собою. Самсон Вырин явно гордится своей дочерью. Пока смотритель делал записи в подорожной, автор повести рассматривал скромное жилище Вырина. На стене комнаты висели картины, изображающие историю блудного сына. Под каждой картиной размещались немецкие стихи. Далее смотритель с дочерью присоединяются к посетителю и совместно пьют чай, приятно беседуя. Перед самым отъездом повествователь просит позволения поцеловать Дуню. Она соглашается. Он уезжает.

Проходит несколько лет и повествователь вновь оказывается на этой же станции. Ему вновь хочется увидеть Дуняшу. Но в скромном жилище смотрителя он находит лишь сильно постаревшего Самсона Вырина. Его поражает как мог он так сильно постареть за такой короткий промежуток времени. На вопрос о дочери смотритель ничего не ответил. Тогда посетитель угостил его пуншем. Пунш развязал язык смотрителя. Оказалось, что 3 года назад на станцию прибыл молодой гусар (ротмистр Минский). По началу он был очень раздражен. Но когда увидел Дуню, смягчился. Он заказал ужин, а спустя какое-то время ему неожиданно стало дурно. Утром послали за лекарем, который прописал больному покой. Несколько дней гусар провел в постели смотрителя. Дуня была подле него и ухаживала за ним. Когда посетитель выздоровел и пожелал ехать, то предложил Дуне подвезти ее до деревенской церкви. Дуня заколебалась, но смотритель подтолкнул ее, мол господин не кусается. С того момента смотритель и потерял свою дочь. Она не вернулась из церкви. Когда же Вырин отправился по следу дочери, то выяснилось, что она не была в церкви. А кучер сообщил, что Дуня сошла на станции вместе с гусаром и осталась. Ко всему следует добавить, что лекарь, с которым ротмистр общался на немецком языке, признался в подкупе и что никакой болезни у гусара не было. После такого известия смотритель заболел. Но через какой-то промежуток времени оправился и решил ехать в Петербург искать дочь. Смотритель находит Минского в Петербурге. Однако ротмистр не отдает Вырину дочь, а вручает некую сумму денег и выставляет за дверь. Смотритель выбрасывает ассигнации и горько плачет. Случайно он замечает дрожки Минского, следует за ними и находит богатый дом, где живет его Дуня. Отец проникает в этот дом и видит свою сказочно красивую дочь, одетую в дорогие одежды. Он невольно любуется ею. Тут Дуня замечает отца и вскрикивает. Тогда Минский выгоняет старика. Смотритель больше не пытается встретиться со своей дочерью и уезжает на свою станцию. Ему больше ничего неизвестно о дочери.

Спустя несколько лет повествователь вновь оказывается в этих же местах. Он не находит станции. Тогда он пытается найти старого смотрителя Самсона Вырина. Жена пивовара сообщает ему, что станционный смотритель спился и умер. Повествователь желает посетить его могилу. Сын пивовара, рыжий мальчишка, провожает его. От мальчика автор повести узнает, что однажды на могилу смотрителя приезжала очень красивая и щедрая барыня с тремя детьми. Она упала на могилу и плакала. Потом заказала молебен, щедро расплатилась и уехала.

Конец. Успехов Вам в учебе!

Станционный смотритель» входит в цикл пушкинских «Повестей Белкина».

Повествователь рассказывает читателю истории от имени некого Ивана Петровича Белкина, который не успел издать свое произведение.

Автор начинает свое повествование с размышления о том, как тяжело живется станционным смотрителям. До чего ж нелегка их доля: «Покою ни днем, ни ночью…» Потом рассказчик обращается к читателям и ведает одну интереснейшую историю.

В 1816 году в какой-то губернии рассказчик остановился на станции, чтобы переждать дождь и сменить лошадей. Пятидесятилетнего смотрителя звали Самосоном Вырином. Он оказался радушным человеком. У него было дочь Дуня, четырнадцати лет. Они разговорились, попили чаю, и «герой наш» поехал дальше.

Через несколько лет, рассказчик снова оказался на этой станции. И очень рад был увидеться со своими старыми знакомыми. Но, придя в дом, он застал одного старика, который рассказал ему все, что случилось с ними за это время.

Однажды в один зимний вечер заехал к ним на станцию молодой гусар. Лошадей свободных не было, и он остался их дожидаться. Неожиданно для всех, приезжий заболел. Несколько дней он лежал на постели смотрителя, а Дуня старательно ухаживала за ним. Когда гусару пришло время уезжать, станционный смотритель даже жалел о его отъезде.

Гусар вызвался довезти Дуню до церкви. Самсон Вырин, ни о чем не догадываясь, отпустил дочку с молодым человеком. Из церкви Дуня не вернулась. Самсон заболел. Лекарь, который лечил того самого гусара, лечил и Вырина. Он рассказал, что гусар на самом деле был здоров, а лишь притворялся, чтобы обмануть Дуню.

Смотритель решил найти свою заблудшую дочь. Он узнал, где живет гусар – ротмистр Минский, и отправился к нему домой. Минский рассказал Самсону Вырину, что они с Дуней любят друг друга. И дочь его уже отвыкла от прежней жизни, поэтому возвращаться домой к отцу не будет. Он сунул в рукав смотрителю деньги и отправил домой.

Смотритель заплакал, выбросил деньги, и вернулся к Минскому, чтобы увидеть свою Дуню. Он долго ждал под дверью. Наконец, увидел Дуню через раскрытую дверь. Дуня, узнав отца, упала без чувств, а Минский выгнал Самсона вон. Вырин вернулся домой ни с чем. И вот уже три года он живет один и вспоминает свою Дуню, роняет слезы по ней и жалеет.

Услышав эту историю, рассказчик проникся грустью к бедному старику. Спустя несколько лет он снова проезжал мимо этой станции. Смотритель уже умер, а в его доме жили другие люди. Узнал рассказчик, что приезжала на его могилу одна барышня. По описанию он узнал в ней Дуню. Дуня долго лежала на могиле отца и плакала.

Эпиграф повести заявляет читателю о главном действующем лице. Именно его чувства и переживания разделяет рассказчик. И нам, как читателям, становится жаль бедного старика. Произведение А.С.Пушкина само по себе уникально:

• Иван Петрович Белкин – одновременно писатель и персонаж, который является еще и героем прозы Пушкина;
• Сюжет – простая житейская история, услышанная от людей и записанная автором;
• Центр повествования – провинциальный быт обычного человека – станционного смотрителя Самсона Вырина;
• Драматичный сюжет имеет счастливый конец:
• Память дочери об отце жива;
• Законченность произведению придает неравнодушность рассказчика к судьбе смотрителя и к судьбе Дуни.

Цикл повестей Белкина, написанных Александром Сергеевичем Пушкиным, содержит несколько интересных и познавательных рассказов. Одним из таких произведений является «Станционный смотритель». Пушкин, краткое содержание творчества которого позволяет увидеть талант великого писателя, этот рассказ посвятил непростой судьбе всех станционных смотрителей, а также осветил и взаимоотношения между родителями и детьми.

Повесть начинается авторским рассказом о несчастной судьбе всех русских станционных смотрителей, на которых любой проезжий вымещает свое раздражение, требует невозможного и постоянно хамит, а эти несчастные люди все должны терпеть и потакать гостям. Далее идет рассказ о конкретном человеке, которого зовут Самсон Вырин. Краткое содержание «Станционный смотритель» переносит читателя в начало XIX столетия, где и разворачивались главные события.

Рассказчика как-то в дороге застала непогода, и он решил остановиться на ближайшей станции. У хозяина он попросил разрешения переодеться, попить чаю и пересидеть дождь. Смотритель оказался добродушным человеком, жил он со своей красавицей-дочкой, которой на то время было около 14 лет, звали ее Дуней. Девочка хлопотала по хозяйству, накрывала на стол. Гость вместе с хозяином и Дуней отобедал, за столом велась непринужденная беседа, после этого подали лошадей и рассказчик, распрощавшись с новыми друзьями, уехал.

Краткое содержание «Станционного смотрителя» переносит читателя на несколько лет вперед, когда рассказчик вновь проезжает через ту же губернию и решает заехать к старым знакомым. Он застает лишь смотрителя, превратившегося из добродушного человека в угрюмого и осунувшегося старика, изба его стала ветхой и неухоженной. На все вопросы о Дуне мужчина лишь отмалчивался, но за стаканом пунша его удалось разговорить.

Краткое содержание «Станционный смотритель» повествует о том, что три года назад на станцию приехал молодой гусар. Сначала он был зол и немедленно требовал лошадей, но увидев красавицу Дуню, успокоился и остался на обед. Затем он неожиданно слег в постель, а вызванный врач прописал ему абсолютный покой. Дочка смотрителя ухаживала за ним. Выздоровев, гусар засобирался домой и, уезжая, предложил Дуне подвести ее до церкви. Краткое содержание «Станционный смотритель» не покажет всех чувств отца, который понял, что его дочь похитили.

Самсон отправился в Петербург на поиски Дуни. Он нашел гусара, но тот сказал, что любит девушку, ей будет с ним хорошо. Чтобы отец от них отвязался, он даже предлагал деньги, но смотритель выбросил их. Через время Самсон выследил, где живет дочь. При встрече Дуня упала в обморок, а гусар попросту выставил его за дверь. После этого отец уже не предпринимал попыток вернуть свою дочь.

Краткое содержание «Станционный смотритель» переносит читателя еще на несколько лет вперед, когда рассказчик вновь проезжает мимо знакомой станции. Старого смотрителя уже нет, мальчик, который поселился в его доме, рассказал, что Самсон умер год назад. На его могилу приезжала красивая барыня с тремя детьми, очень плакала и раздавала всем щедрую милостыню, а в церкви заказала молебен. Рассказчик понял, что это была Дуня, которая чувствовала огромную вину перед отцом за то, что бросила его и не навестила, когда тот еще был жив.

Пушкин в повести «Станционный смотритель» поднял тему «маленького человека», чтобы читатель сумел понять судьбу простых людей, вникнуть в их внутренний мир, познать душу этих несчастных. Даже такие незначимые, казалось бы, личности достойны сострадания и понимания.